Она решительно прогнала от себя эти мысли и, прошлепав босиком в спальню, откинула с кровати одеяло. Дженни знала, что еще слишком взволнована и не сможет заснуть. В последние две недели ей надо было как следует утомиться, прежде чем лечь спать. Она решила просмотреть свои фотографии, как делала каждый вечер, надеясь на озарение. Дженни прошла из спальни в гостиную и направилась в свою фотолабораторию, устроенную на другой стороне.

Дженни успела пройти совсем немного. Внимание ее привлекло какое-то движение у камина. Резко повернув голову в ту сторону, она застыла на месте, увидев того, кто стоял у каминной доски. Ее темные глаза округлились.

У нее сам собой вырвался хриплый крик.

Кристиан шагнул вперед, при этом из-под мышки у него выпал альбом. Разрозненные листки рассыпались по полу, но он не заметил этого, полностью поглощенный Дженни.

– Я не хотел тебя пугать, – ласково сказал он и нерешительно двинулся к ней. Дженни остановила его движением руки. – Э… прости меня, пожалуйста. Мне не следовало входить. Теперь я это понял. Но на мой стук никто не открыл, и я стал беспокоиться. Портье дал мне ключ, и я открыл дверь… Дженни, что с тобой? О Господи, Дженни, только не падай в обморок! Только не падай…

Кристиан бросился вперед и едва успел подхватить Дженни у самого пола. Он даже не пытался отнести ее в спальню. Несколько минут он просто держал ее в кольце своих рук и вдыхал аромат ее волос.

– Прости меня, Дженни, – прошептал он, слегка покачивая ее. Мягкие пряди ее волос щекотали ему губы. – Очнись же скорее, черт возьми, и пошли меня куда подальше – я разрешаю!

– Молчи, – сказала она и не сумела сдержать улыбки, когда Кристиан в ответ обнял ее крепче. Она обвила рукой его шею и уткнулась лицом в плечо. – Неужели ты в самом деле здесь? И это не сон?

– Да, я в самом деле здесь. – Он медленно поднялся на ноги, поднимая ее вместе с собой. Его руки поддерживали ее под спину, потом постепенно сместились на бедра. – А я тебе снился? – спросил он, с усилием выговаривая слова.

В его голосе звучали нотки благоговейного трепета, простительного для зеленого юнца. Но Кристиан перестал быть зеленым юнцом с двенадцати лет, когда Мэри Макклод пригласила его в кладовку. С Дженни же он чувствовал себя одиннадцатилетним. Его аквамариновые глаза, ласкавшие ее лицо, наконец остановились на розовом изгибе ее губ.

– Снился? – спросил он опять.

– Снился ночью и грезился днем, – сказала она, – это было как наваждение.

Ее откровенность помутила его разум. Откровенность и кончик ее языка, который показался изо рта и медленно смочил верхнюю губу. Тихо застонав, Кристиан опустил голову и впился в ее губы жадным поцелуем. Он так изголодался, что не мог начинать легко. Ему еле удалось сдержаться, чтобы не проглотить ее всю целиком.

Дженни потеряла способность ясно соображать. Присутствие Кристиана никогда не способствовало четкости мысли, а тут еще его поцелуи, которые переворачивали все у нее внутри. Его губы трогали утолки ее глаз, она чувствовала их на висках, на подбородке, на шее. Его язык, пробив себе путь в ее рот, скользнул по ребристому краю зубов и начал глубоко толкаться в сокровенном ритме. Дженни крепче прижалась к Кристиану. Последний хрупкий бастион здравого смысла рухнул.

У нее были к нему вопросы. Что он здесь делает? Как он ее нашел? Вот только сейчас ей совершенно не нужны были ответы.

Дженни была так же нетерпелива, как и Кристиан. Ее руки скользнули ему под пальто, которое он расстегнул, но не снял. Она нащупала запонки на его рубашке и сорвала их: ей хотелось чувствовать его теплую кожу под своими ладонями. Закинув голову, она приложилась губами к его твердо очерченному подбородку, затем принялась покусывать мочку его уха. Из горла Кристиана вырвался хриплый стон, и у Дженни по спине пробежала волна жара. Да так и было: он ласкал, она отвечала, потом дающий и принимающий менялись местами, и они просто упивались взаимным желанием.

Кристиан на мгновение отпустил Дженни – чтобы только скинуть пальто. Вскоре он опять обнял ее и подхватил на руки. Несмотря на всю свою женственность, она прильнула к нему как доверчивый ребенок, и Кристиан понял, что не сможет ее обмануть. Она имеет право знать, чего он от нее хочет.

Он не понес ее в спальню. Вместо этого он прошел по гостиной туда, где упал его альбом. Усадив Дженни на диван, он быстро, горячо поцеловал ее, а потом отцепил ее пальцы от своей рубашки. Глядя в удивленные темные глаза Дженни, Кристиан чуть было не передумал. Он так мучительно ее хотел!

– Я хочу, чтобы ты посмотрела это, – сказал он, подняв альбом и протянув его Дженни. Говорить мешал стоявший в горле ком. Он собрал с пола рассыпанные листки и положил их сверху. – И это тоже. Ты должна решить, хватит ли этого для начала.

У Дженни дрожали руки. Она знала, что держит в своих руках.

– Это не лучшая моя работа, – продолжил Кристиан извиняющимся тоном, когда Дженни принялась не спеша просматривать рисунки, – моя модель… она меня бросила и… и мне пришлось полагаться на память. Я думал, что знаю каждую линию и каждый изгиб ее лица, но бывали моменты…

Дженни подняла глаза и, встретившись с тревожным взглядом Кристиана, перебила его:

– Твоя память тебя подвела – ты сделал эту женщину красивой.

– Она и есть красавица.

Он смотрел на Дженни, а не на рисунки в ее руке.

– Я не красива.

– Не всегда, но обычно… красива. – В его глазах, всегда таких холодно-бесстрастных, сейчас стояли слезы. – Дженни, ты видела мои военные зарисовки… Каким-то образом ты почувствовала, что они для меня значат. Я думал, что уже никогда не смогу нарисовать ничего красивого, и ты это поняла.

Щеки ее запылали, и она спрятала глаза. Продолжая перебирать рисунки, Дженни старалась не думать о себе как о модели. Это было трудно. Ей льстило то, как Кристиан ее увидел, и она ничего не могла с собой поделать.

Работа Кристиана поражала своей чистотой. Каждая линия была безупречна, каждый штрих – точен. Глаз одним непрерывным движением следовал за контуром лица Дженни от лба до царственно поднятого подбородка. Чуть заметная ямочка в уголке ее губ предполагала лукавый ум.

Дженни была запечатлена на страницах альбома в самых разных позах. Кристиан изобразил ее веселой, удивленной, растерянной. Он с изумительным совершенством передал всю гамму чувств, которые испытывала Дженни, – неуверенность, счастье, смущение, тщеславие, гнев, страх, страсть, радость. Иногда ее глаза, смотревшие с этюда, искрились смехом. В других набросках Кристиан припомнил более серьезные моменты, когда взгляд Дженни выражал задумчивость и непроницаемость.

На некоторых рисунках присутствовали бледные мазки краски. Румянец на щеках Дженни был розовым, губы – на тон темнее. Богатая фактура ее волос передавалась цветовой гаммой от какао до ореха. Кожа на лице была прозрачной и светилась.