— Недостаточно.

Митя выпил залпом бокал вина, пальцами подбил усы — это был залихватский жест, свидетельствовавший о мужской независимости, — и налил себе ещё вина.

— Вино — не вода, — сказал он, — жажду не утоляет, — сделал несколько глотков из бокала и поставил его на стол. — Анечка! — Взгляд его стал умоляющим. — Выходи за меня замуж. Пожалуйста! — Митя молитвенно сложил ладони вместе, посмотрел вверх, в потолок. — Пожалуйста, дай положительный ответ!

У Ани дрогнули и приподнялись уголки рта, она отогнула рукав изящного, сшитого из тонкой кожи пиджака, глянула на небольшую серебряную луковку, притороченную к ремешку, — наручные часы.

Митя невольно приподнялся на стуле — ему хотелось побольше побыть с Аней, но, видимо, из этого ничего не получится.

— Ты спешишь?

— К сожалению, мне поручили провести одну встречу.

— Отменить её нельзя?

Аня покачала головой.

— Если бы можно было отменить, я бы отменила.

— А где ответ на мой вопрос, Аня?

Аня коснулась рукой Митиной щеки.

— Чуть позже... Ладно?

* * *

Через сорок минут Аня Бойченко уже сидела в другом ресторане — небольшом, уютном, тихом. Таких «местечковых» ресторанов в ту пору в Париже развелось полным-полно — именно «местечковых», потому что жители окрестных кварталов считали их своими и охотно ходили в них, а по воскресеньям — целыми семьями...

Чужих людей в таких ресторанах почти не бывало, здесь они — редкость, исключение из правил. Гость — прибывший из Москвы посланец, только что повстречавшийся с Плевицкой и Скоблиным, — скользнул рассеянным взглядом по пространству ресторана, задержался на одном из столиков, за которым сидел обрюзгший нетрезвый мужчина, губы у гостя дрогнули — алкоголики, оказывается, водятся не только в России, — похвалил Аню:

— Вы выбрали хорошее место для встречи.

— Я старалась, — сухо, совершенно бесстрастно произнесла Аня. — Хотя у меня, простите, нет денег, чтобы угостить вас.

— Это не проблема, — проговорил гость, стараясь, чтобы голос его звучал как можно мягче, — я позабочусь об угощении.

— Не заказывайте только обильной еды, — попросила Аня, — кофе, и этого будет достаточно.

Гость сделал рукой широкий жест, будто он сам Гарун-аль-Рашид[42], решивший приобрести где-нибудь в Африке алмазные копи.

— Честно говоря, мне захотелось есть, — сказал он. — Хотя я недавно из-за стола... Но Париж — такой город, где всё время хочется есть. Много раз ловил себя на этом...

— Да, Париж — город изысканной еды.

Подошёл официант.

— Помогите мне справиться с меню, — попросил гость.

Он заказал себе седло барашка с артишоками, молодое домашнее вино, козий сыр, которого никто раньше не пробовал, и разной кулинарной мелочи — тарталеток с паштетами, грибами и рыбой. Когда официант удалился, гость нагнулся к Ане:

— В Москве решили, что генералу Миллеру пора давать показания на Лубянке.

— Это надо было сделать давно, — спокойным сухим тоном отозвалась Аня, — хотя Миллер — не самый большой пакостник из числа эмигрантов.

— Многие так говорят. Но не я решаю, кого казнить, а кого миловать.

— Когда состоится акция? — спросила Аня.

— Это мы сообщим. Скорее всего... в общем, я сообщу. — Гость улыбнулся лучезарно. — Я остаюсь в Париже для координации действий. Произойдёт это в ближайшие месяц-полтора...

Анино лицо было бесстрастным. Жизнь у неё в последние годы походила на движение некого гигантского маятника — по длинной дуге она качнулась из одной стороны в другую: Аня отдалилась от белых с их бесконечными распрями, пустыми разговорами, пьянством и несбыточными мечтами о реванше, примкнула к другому берегу и теперь считала себя красной...

Из миллеровской контрразведки она ушла — всё равно об этой части её биографии никто никогда ничего не узнает, поскольку числилась она в контрразведке под чужой фамилией, и стала работать в ОГПУ — Объединённом Главном политическом управлении, созданном в России ещё в двадцать втором году. Решилась на это, поверив в одно только обещание, что она сможет вернуться домой, в Россию.

В Париже ей было муторно.

— Какова моя задача? — прежним сухим тоном поинтересовалась Аня.

— Подумайте, кого ещё из верных людей мы могли бы привлечь... к акции, как вы говорите.

— Хорошо. — Аня сделала знак, чтобы её собеседник замолчал.

Тот удивлённо глянул на неё, потом перевёл взгляд на зал, ничего не увидел и открыл было рот, чтобы спросить, что она заметила, как колыхнулась шторка, прикрывавшая вход в тесный кухонный коридорчик, и показался официант с подносом на руках.

Гость с уважением посмотрел на Аню: хорошее чутьё!

— Снимаю перед вами шляпу, — сказал он.

Официант поставил перед ним несколько блюд, перед Аней — чашку с крепким чёрным кофе — то, что заказала она.

— Я вам советую — закажите что-нибудь ещё, — предложил гость из Москвы. — Фирма платит. — Он красноречиво хлопнул себя по карману пиджака, повторил настойчиво: — Советую!

Аня отрицательно покачала головой:

— Нет. Переедать вредно. Да потом, к этому можно привыкнуть. А такая привычка в условиях Парижа будет слишком дорого стоить.

— Ну что же... После проведения операции давайте поменяем «условия Парижа» на «условия Москвы».

Аня улыбнулась тихо и согласно наклонила голову. Она сейчас думала о том, что к акции можно будет привлечь Митю Глотова... Чем чёрт не шутит?! Или нельзя? Наивный мальчик, очень честный, всему верит, не умеет врать... Если он согласится быть помощником, то обязательно должен стать толковым помощником, ведь Митя относится к категории тех людей, которые стараются в сторону не смотреть и уж тем более — сворачивать с дороги. Аня сделала глоток из чашки — кофе был в меру крепок, в меру горек — в самый раз. Такой кофе Аня любила... А если Митя не согласится?

— О чём вы думаете? — спросил Аню наблюдательный посланец Москвы.

Она не ответила, вновь отпила намного кофе из чашки.

— Вы думаете о том, кого бы привлечь к операции, — гость был проницателен, гораздо проницательнее Ани, — я угадал?