— Действительно, посиди с нами ещё, Жабер.

— Нет, нет, нет! — Приятель поднял обе руки, сделал несколько суетливых движений, но уходить, тем не менее, не собирался.

Митя встал.

— Ну что ж, Жабер, жаль, что ты не хочешь побыть с нами ещё немного.

— Не «не хочу», а не могу. Это разные вещи. — По лицу Жабера пробежала суматошная тень, он сделал ещё несколько суетливых движений и откланялся.

— Хороший малый, — глядя ему вслед, благодарно произнёс Митя.

— Болтливый только очень, — строго добавила Аня. — Говорит, говорит — не остановить.

— Это называется — человек с женским характером.

— Что-то ты совсем низко стал ценить нашего брата...

Аня с Митей были уже на «ты». Митя поспешно взял Анину руку в свою, прижал тонкие, пахнущие медовым духом пальцы к губам.

— Прости меня.

Аня махнула рукой — жест был красноречивым и одновременно неопределённым, в нём были сокрыты нежность и забота, тепло и стремление подчинить себе этого человека, Митя всё понял, улыбнулся.

— Чего бы я хотел сейчас очень — очутиться в России.

— Я тоже, — сказала Аня.

— Может, из России не надо было уезжать?

— Может.

С одной стороны, из России, может быть, уезжать не стоило, но с другой стороны, чего хорошего в России? Все офицеры, оставшиеся в Крыму, например, были расстреляны Троцким, какой-то партийной бабой-еврейкой, невесть откуда взявшейся в тех краях, венгром Белой Куном... То же самое произошло и в других местах.

— Революция — дело совсем не русское. Я где-то слышал, что теперь Россию и ещё, по-моему, Мексику считают экспортёрами революций, но, скорее, революция всё-таки штука французская.

Аня улыбнулась, приподняла плечо, мигом превращаясь в девчонку. Митя успел заметить, что у его знакомой имеется несколько жестов, которые преображали её неузнаваемо.

— Не знаю.

Митя налил ей вина, потянулся через стол своим бокалом к её бокалу.

— Аня, я тебя люблю, — тихо, неразличимо, стесняясь самого себя, произнёс он.

Слова эти трудно было расслышать, но Аня их расслышала, улыбнулась им загадочно, тонко, словно Мона Лиза, лицо у неё посветлело.

— Ах, прапорщик, прапорщик, — произнесла она так же тихо.

Митя внимательно наблюдал за всеми изменениями, происходящими в лице Ани, у него встревоженно сжалось сердце — а вдруг Аня поймёт его слова не так? В голове шумело, затылок сжимала сладкая, ставшая привычной боль.

— Ах, прапорщик, прапорщик, — повторила Аня прежним тихим голосом.

— Выходи за меня замуж, — произнёс Митя прерывающимся голосом, он не ожидал от себя, что осмелится произнести эти слова, они родились и соскочили с языка помимо его воли, однако когда он их сказал, ему сразу сделалось легче. Митя оглянулся, словно в углу этого студенческого ресторана рассчитывал увидеть кого-то из своих друзей, готовых прийти ему на помощь, но друзей в тесном, с закопчёнными деревянными стенами зале не было — две пары пожилых, с унылыми сморщенными лицами французов были не в счёт, и Митя невольно сжался, ожидая Аниного ответа.

Аня коснулась тонкими невесомыми пальцами его руки, проговорила едва слышно:

— Митя, а война-то ведь ещё не кончилась.

— С чего ты взяла, Аня? Кончилась война, всё осталось позади... Войны больше не будет. Да и при чём здесь война? — В Митином голосе зазвенели встревоженные нотки.

— Война делает людей несчастными, — помрачнев, проговорила девушка, — ведь человек, если в самом деле любит, то он словно лебедь: погибает один — второй умирает добровольно.

— Аня, я готов умереть ради тебя добровольно. — Митя прижал руку к груди. — Хоть сейчас.

Губы у Ани Бойченко печально дрогнули — видимо, она знала нечто такое, чего не знал Глотов.

— Денег я немного накопил — заработал в «Возрождении», на первых порах нам хватит, — заговорил Митя горячо, — далее господин де Витт обещает мне подкинуть денежную работёнку, так что, Аня, продержимся...

— Де Витт? — проговорила Аня удивлённо.

Де Витт был громкой фигурой в эмигрантских кругах. Блестящий офицер, знаток истории, остроумный собеседник. Он сумел обольстить саму принцессу Бонапарт, вызвав тем самым зависть и у молодых, и у старых. Став мужем принцессы, де Витт нисколько не заважничал и этим выгодно отличался от другого «принца» — Зубкова, который до недавнего времени подвизался в ресторациях в качестве штатного танцора, потом женился на немецкой принцессе, занятие своё бросил и стал неприступным. Принцесса была в два раза старше его — шестидесятилетняя сестра кайзера Вильгельма, некрасивая, чопорная, настырная...

— Де Витт, — подтвердил Митя.

— И чего же он тебе пообещал?

— Он собрался написать книгу о своей фамилии, о генеалогическом древе, о предках, о том, как они воевали, как служили царю, о родовом поместье и так далее. Но в делах литературных он смыслит не больше, чем, скажем, в науке о землетрясениях, поэтому я обещал ему помочь.

— Хорошее дело, — одобрила Аня, — всё лучше, чем ловить тараканов в офицерских меблирашках или ковыряться в моторе такси.

Митя вновь перехватил Анину руку, поднёс пальцы к губам, поцеловал.

— Пальцы твои пахнут хорошим русским вином, — сказал он, — из голицынских подвалов. — Вино «Слёзы Христа», которое любил царь, имеет вкус мёда.

— Так мы и пьём вино.

— Французское вино, но не русское.

— У всякого вина — основа одна: винная ягода, поэтому, Митя, что французское вино, что русское...

— Ох, и упрямая же ты, Ань! У тебя мужской характер.

Аня улыбнулась, улыбка её была смущённой, какой-то заторможенной.

— Такой меня сделала война, — сказала она, — если не иметь мужского характера — можно легко погибнуть... Женщины, не имеющие мужского характера, обречены.

Вместо ответа Митя отрицательно покачал головой, опять поднёс к губам её пальцы.

— Что, ты не согласен? — удивилась Аня.

— Не согласен. Женщина должна оставаться женщиной даже на войне, иначе на вымирание будет обречён весь мир.

— Ты тоже упрямый.

— А как же! Я всё-таки мужчина.

— Вот и нашла коса на камень... — Аня рассмеялась.

— Но когда надо, я бываю покладистым, — с жаром воскликнул Митя, прижал руки к груди. — Я — хороший!

— Это ещё надо проверить, — продолжала смеяться Аня.

— Разве моего слова — слова дворянина — недостаточно?