Тем временем Калиостро вел открытый, «публичный» образ жизни. Он устраивал духовидческие сеансы, куда приходило немало любопытствующих аристократов, среди которых называют княгинь Ламбертини и Санта-Кроче, графа Содерини, французского посла кардинала де Берни и посла Мальтийского ордена де Лораса. Возможно, при виде большого стечения знатных персон у Калиостро притуплялось чувство опасности и он не думал о том, что нарушает папские эдикты. Возможно, это была отчаянная бравада, своего рода попытка вновь обрести былую самоуверенность, избавиться от суетливости, которую он стал замечать за собой… А может, он и в самом деле ничего не замечал и жил только собственными амбициями, позабыв великую масонскую заповедь: «Тень и молчание — любимые убежища истины»… Прежде обязанность его глаз и ушей исполняла Лоренца, но теперь она стала его кривым зеркалом. Избавить от мужа ее мог только развод, на который тот никогда не согласится, да и она сама, как истинная католичка, не могла на него пойти. Оставалось ждать, когда Калиостро арестуют по обвинению в чернокнижии или богохульстве, брак ее аннулируют и она наконец получит желанную свободу; поэтому она одобряла любые выходки супруга. Говорят, она договорилась со служанкой и та подслушивала разговоры Калиостро, а потом пересказывала их хозяйке.

Не получив от папы ответа, Калиостро направил все усилия на охмурение мальтийского посла де Лораса. Помня, как его хорошо принимали на Мальте, Калиостро стал подумывать, не перебраться ли ему туда окончательно. Мальтийцы отличались терпимостью во взглядах и не подчинялись указаниям европейских монархов. Часто встречаясь с Лорасом, магистр пространно рассказывал ему о Египетском масонстве и его корнях, питаемых древними египетскими таинствами, о могуществе философского камня… Он сумел настолько заморочить послу голову, что тот действительно пригласил его на Мальту. Дело оставалось за малым — получить согласие магистра, которому Лорас направил восторженное письмо:

«Сударь, вот уже несколько дней наше общество осчастливил своим присутствием знаменитый Калиостро… поразивший всю Европу своими загадками, а главное, своей способностью много тратить и заниматься благотворительностью, не будучи при этом на содержании у какого-либо состоятельного лица и никогда не предлагая заплатить за него. Я подружился с ним. И уверен, мне удастся убедить его поведать мне секреты, кои он до сих пор не выдавал никому. Помимо познаний в химии он является франкмасоном высокого градуса и основателем тайного учения. Он очень гостеприимен и много раздает милостыни, не прибегая при этом к поискам наличных денег. Устав от кочевой жизни, этот необыкновенный человек хотел бы обосноваться на Мальте, если вы, Ваше Высокопреосвященство, согласитесь предоставить ему пристанище и покровительство»7.

Письмо действия не возымело: великий магистр Эмманюэль де Роган, уверенный, что именно Калиостро втянул его родственника в историю с ожерельем, не желал более видеть шарлатана в своих владениях, а тем более покровительствовать ему.

Настроение Лоренцы становилось все хуже: чтобы поддерживать видимость роскоши, Калиостро заложил ее любимые бриллианты, а без них она чувствовала себя словно без платья. Желая поправить дела за счет взносов, Калиостро начал активно вербовать кандидатов в Египетскую ложу, как мужскую, так и женскую. Но римские женщины оказались либо нерасположенными к масонству, либо не желали отдавать деньги обманщикам. Двое мужчин согласились стать членами ложи, но пожелали сразу получить степень мастера. Магистр намекнул, что это возможно, но за особую плату. Один сказался богачом, другой помахал рукой, сверкнув огромным солитером на пальце. Тогда магистр пригласил обоих домой, где, облачившись в египетскую хламиду, сказал небольшую речь, кою положено произносить мастеру, и сообщил, что сейчас они единовременно пройдут все положенные ступени, став сначала учениками, потом подмастерьями, а затем мастерами. Обнажив шпагу, несколько не вязавшуюся с его жреческим одеянием, он велел им стать на колени, поднять вверх правую руку и принести обет молчания. Кандидаты исполнили его повеления. Затем, коснувшись шпагой их правого плеча, а пальцами лба, он трижды топнул ногой и дыханием своим обдул им лицо. «Силою, данною мне от Вечного, вдыхаю в вас мою и Соломонову мудрость и объявляю вас масонами, герметиками, пифагорейцами и египтянами», — произнес он. Новоиспеченные масоны остались довольны, однако читать «Ритуал» отказались, утверждая, что страницы его источают слишком резкий запах мускуса. Когда же речь зашла об оплате патента (что-то вроде членского билета), они поднялись и ушли, оставив на память магистру солитер, оказавшийся простой стекляшкой. В гневе Калиостро растоптал подделку. Еще несколько человек, изъявивших желание вступить в Египетскую ложу, стали называть магистра отцом и мастером, ознакомились с «Ритуалом», но… далее дело не продвинулось. Впрочем, некоторые полагают, что Калиостро сам решил не учреждать ложу, ибо для этого по уставу требовалось присутствие семи мастеров…

5 мая во Франции собрались Генеральные штаты, и Калиостро, решив, что с произволом покончено, направил петицию с просьбой разрешить ему вернуться: ведь он очень любит Францию и всегда способствовал наступлению в ней царства свободы. Сам Калиостро сочинял эту петицию, или ему активно помогал секретарь, неизвестно, но папские агенты о ней узнали и, возможно, даже прочли, ибо, как было установлено, секретарь являлся тайным агентом инквизиции и своим неуемным рвением активно способствовал аресту магистра.

«Господа депутаты Генеральных штатов,

те, кто усердно способствует дарованию свободы французскому народу и возвращению былой славы первейшей монархии мира. Граф Алессандро Калиостро, исполненный восхищения и преданности французской нации и почтения к ее законодателям и достойнейшим депутатам, обращается к вам с просьбой дозволить ему вернуться и спокойно провести остаток дней в вашей стране, интересы и славу которой он всегда принимал близко к сердцу.

Он имел счастье прожить три года в Страсбурге и Париже, где ревностно исполнял долг гражданина, по мере сил своих творил добро и уважал власти и религию.

Неожиданно он вместе с кардиналом Роганом подвергся гонениям; вместе со своей почтенной супругой он девять месяцев томился в застенках деспотизма, царившего во Франции до того, как мудрость ваша заставила засиять свободу, попранную “письмами с печатью”. Выйдя из мрачных узилищ Бастилии, он тотчас без всякого на то основания получил приказ об изгнании, в то время как состояние его было захвачено и рассеяно небрежением бесчестных чиновников, назначенных исполнять королевские указания.

Высочайший суд полностью оправдал его, однако не смог воспрепятствовать нападкам на него презренному борзописцу. Сопротивляясь сим нападкам, он воззвал к королевскому правосудию и попросил признать его право вернуть себе утраченную собственность. Словом, во Франции он творил одно лишь добро и отбыл оттуда, утратив достояние свое, но не потеряв чести. Так позвольте же ему надеяться, достойнейшие и мудрейшие депутаты, что письма с печатью отменены вовсе или, по крайней мере, что вы по доброте вашей отзовете те, кои причиняют вред подателю сих строк.

Проситель берет на себя смелость предоставить вам копию того самого письма с печатью, и вы, господа, сможете сами убедиться, как в течение 24 часов податель, признанный судом ни в чем не виновным, превратился в изгнанника, подозреваемого и виновного.