– Нет, чтобы железно все отдали и ничего не утаили, лучше привлечем князя. Пускай Михаил Ярославич повелит сдать весь парфюм покойной московской княгини. Мол, Узбек решил получить обратно личные вещи безвременно почившей сестры. Ну-у, на память о ней.

Друзья разговаривали настолько увлеченно, разрабатывая перспективную, на их взгляд, версию, что Изабелла, усевшаяся вместе с ними за трапезу, поневоле заразилась их азартом. И если первое время она предпочитала помалкивать, то затем мало-помалу настолько увлеклась, что начала выдвигать собственные предложения, дополняя своих собеседников, а порою даже поправляя.

И когда Петр с Уланом спохватились, что не знают, как проверить мазь на наличие яда, первой нашлась именно испанка, предложив заказать кузнецам несколько небольших железных ящичков и посадить в них по мышке. Ежели изо дня в день наносить на шерстку каждой одну и ту же мазь, та, что содержит яд, весьма скоро выкажет себя.

– Токмо искать надлежит не одно притирание, – предупредила она. – Яд могли смешать и с благовониями…

И под конец обсуждения Петр, удивленно оглядев сидящих напротив него Улана с Изабеллой, словно впервые их увидел, протянул:

– Слушайте, да у нас получился настоящий мозговой штурм и, сдается, прелестная донья выступала в нем на равных правах как полноценный участник. Браво, сударыня! Полное ощущение, что мы с вами и впрямь некогда хорошо поработали в неком европейском захолустье, прозываемом Парижем, при расследовании убийства короля Филиппа Красивого. – И он, взяв со стола свой кубок с медовухой, торжественно провозгласил: – Ну, за наш тройственный союз.

Изабелла смущенно потупилась, а Улан ревниво покосился на развеселившегося Сангре, но ничего не сказал. Однако выпили все, и даже донья ополовинила свою небольшую серебряную чарку.

…Холопок у Агафьи было пятеро. Две татарки, Фатима и Зухра, приехали вместе с бывшей Кончакой из Орды. Еще двух, выказывая тем самым уважение к знатному происхождению пленницы, выделил Агафье после ее пленения Михаил Ярославич. Но первой на очереди у Улана, возглавившего работу со свидетелями, была пятая, по имени Матрена. Выбрал он ее потому, что хоть она и была русской, но в Сарае прожила дольше, чем в своей деревушке на рязанщине. Угодив в татарскую неволю аж десять лет назад она за проведенные в неволе годы научилась хорошо говорить по-ихнему, не забыв и свой родной язык, благо, русичей в Сарае хватало.

Впрочем, благодаря своей врожденной способности к языкам и тому, что калмыцкий был если не родным, то, как минимум, двоюродным братом татарскому, Улан уже через считанные дни вполне мог говорить с Зухрой и Фатимой наедине и без толмача.

Довольная обещанием Улана похлопотать, чтоб ее не отправили обратно в Орду, а оставили здесь, да не просто, но в прислугах у княгини, Матрена была весьма говорлива. Да и нечего ей было таить, поскольку до косметики ее не допускали и она, если что и видела, то лишь издали.

Но опасаясь, что из-за недостатка сведений этот улыбчивый татарин с симпатичными ямочками на щеках не станет за нее просить князя, она не только старательно рассказывала о своей многострадальной жизни в Орде и о своенравной сестре хана, но попутно выкладывала и все последние новости женской половины терема. И когда Улан заикнулся, что завтра хотел бы потолковать с Фатимой, именно Матрена его отговорила, посоветовав обождать до ее выздоровления. Дескать, та последнее время стала не на шутку прихварывать, а ныне вовсе не смогла встать с постели. Ну и куда с нею ныне толковать?

– Простыла что ли? – поинтересовался Улан и опешил, услыхав пояснения простодушной девушки.

– Да нет, брюхом страдает.

Улан насторожился, а Матрена, не обращая на него внимания, продолжала простодушно трещать:

– Хлипкие они, бабы татарские. То свет Агафьюшка слегла, еда здешняя, ей вишь, не по ндраву пришлась, теперича и ента. Но та хошь в княгинях, ей можно, а ента куда лезет? Холопка простая, а туда же, болесть себе выбрала точь-в-точь яко у княгини.

– А ну-ка отведи меня к ней прямо сейчас! – рявкнул Улан, позабыв про свое обычное хладнокровие и торопливо устремился вслед за Матреной к хворой Фатиме, но на полпути остановился и, ринувшись во двор, к своему флигелю, отправил дежурившего у входа в него ратника за Изабеллой.

Спешно прибывшая донья после тщательного осмотра больной служанки сделала неутешительный вывод, что помочь несчастной она уже не может – слишком поздно. Яд успел разьесть ей все внутренности и единственное, что в ее силах – облегчить последние часы девушки на этом свете, дав ей обезболивающий настой. Но был и второй вывод: все симптомы действительно совпадали с отравлением «Укусом аспида».

– И что делать? – повернулся Улан к Петру.

Тот почесал в затылке и предложил попробовать взять с нее показания, причем в присутствии нескольких свидетелей, желательно из числа мусульман. Лучше всего подошел бы мулла, но где ж его взять.

– А успеем?

Сангре пожал плечами и предложил поступить следующим образом. Он сейчас летит к князю, чтобы тот подсказал, где взять муллу или хотя бы простых мусульман, а Улану лучше всего остаться с Фатимой и попробовать начать ее раскручивать.

Спустя всего пять минут Изабелла предупредила Улана, чтобы он поторапливался. Те лекарства, что она дала ей, плохо помогают, так что спустя полчаса, от силы час, она потеряет сознание и в себя уже не придет до самой смерти. Получалось, Петр скорее всего не успеет привести свидетелей. И Улан ринулся к изголовью больной, велев спешно доставить ему сюда двух воинов из стана Кавгадыя.

Когда запыхавшийся Сангре, не сумев разыскать князя в тереме – вновь укатил куда-то с Кавгадыем – вернулся с торжища, ведя с собой двух купцов-мусульман, все уже закончилось. Нет, Фатима не умерла, но пребывала в агонии, никого не узнавая и поминутно зовя в бреду какого-то Азамата.

– Отпусти их, – мрачно кивнул на купцов Улан, вышедший на крыльцо терема.

– Ты ничего не успел из нее выжать? – осведомился Сангре, отправивший удивленных купцов восвояси.

– Успел, – кивнул тот, – а проку? Слышал это я один, и получается мое слово против слова… – он вздохнул, – татарского сотника.

– Ты кого имеешь ввиду?

– Есть у Кавгадыя такой. Азаматом зовут. Он-то и организовал встречу княгини с тайным гонцом.

– Погоди, погоди, – остановил его Сангре. – Давай по порядку.

– Да особо и рассказывать-то нечего, – грустно усмехнулся Улан. – Короче, дело было так…

Случилось это, по словам Фатимы, спустя месяц после их пленения. Один из сотников по имени Азамат, возглавлявший стражу у покоев княгини Агафьи и, по словам девушки, неровно к ней дышавший, улучив миг, передал ей для госпожи тайное слово. Мол, прибыл из Новгорода некий купец, желающий встретиться с княгиней. Для чего? А у него с собой целый набор подарков якобы от Юрия Даниловича и слово тайное от него же.

Встреча состоялась. Произошла она на местном торжище. Разумеется, помимо Фатимы были и сопровождающие княгиню воины, но Азамат исхитрился взять с собой тех, кто по русски ни бум-бум, так что те ни слова из их короткого разговора не поняли. Служанка тоже, но Агафья позже сама с нею радостью поделилась. Мол, не забывает ее алтын князь.