любят. В худшем – терпеть не могут. «Китч, – кричат они, – шарлатанство, сладкая булочка с кремом»… Публика – обожает. В степенную, многовековую эклектику венских зданий с их смешением эпох и стилей вихрем вклиниваются сказочные и колоритные строения хундертвассеровского постмодерна и антифункционализма. Вызывающие и крикливые, приторные и неприемлемые, трогательно-детские, искрящиеся непритворным весельем, не дома – настоящая буффонада, клоунада, бродячий средневековый цирк. Но разностилье этих удивительных домов полифонное, многоплановое, лукавое. Сразу оговорюсь: жилье, построенное Хундертвассером, исключительно дорогое, люди, желающие там поселиться, – наиболее отъявленные индивидуалисты, а уже живущие в нем – безумцы. Они встраивают свою мебель в кривые стены, ходят по кривым ухабистым полам, взбираются вверх и спускаются по неровным ступенькам, спят под нависающими шапками деревьев и кустарников и выдерживают миллионы любопытствующих взглядов вездесущих туристов. Рассказывают, что при строительстве одного из таких домов архитектор даже подрался с каким-то строителем, увидев у него в руках нивелир. Инструмент он отобрал и запретил класть кирпичи прямо.

Считается, что если рассматривать архитектуру Хундертвассера как скульптуру, провокацию, арт-жест, она прекрасна. Даже несмотря на то, что это – постмодернизм, авангардизм и всякие прочие мыслимые «измы». Даже несмотря на то, что в творчестве Хундертвассера четко просматриваются Антонио Гауди, автор знаменитого собора La Sagrada Familia в Барселоне, и австрийский художник Густав Климт. А если рассматривать как архитектуру, то, мол, – вагон претензий, замечаний, упреков, словом, – вагон неприятия.

Однажды, зайдя в японском городе Киото во дворец сёгуна и увидев настенные росписи, я была поражена их сходством с работами Густава Климта. Я знала эти японские росписи по буклетам и репродукциям, но только при личной встрече необычное сходство старинной живописи с современными картинами австрийского художника, украсившими венский дворец «Бельведер», бросилось в глаза. Но Климт от этого ничуть не пострадал, не «уменьшился» и не ухудшился.

В Хундертвассерхаусе, самом посещаемом туристами в Вене архитектурном памятнике, есть галерея фоторабот архитектора. Тут же продаются репродукции картин Густава Климта. Каждый может лично сравнить и лично оценить: красота (в широком смысле слова) для обоих мастеров понятие обширное, не имеющее препятствий. Отсюда и толпы зрителей перед картинами Климта и универсальными творениями Хундертвассера, где архитектура вырастает прямо из земли, по фасадам зданий пляшут окна, а камни заключают мирный договор с деревьями.

Винодельню «Кихот» в калифорнийской долине Напа, знают очень немногие американцы. Да и как узнаешь: рекламы особой нет, расположена в стороне от туристических винных троп, на экскурсию и дегустацию попасть не так-то просто – только по предварительной записи. Да и вина здесь производится всего три с половиной тысячи ящиков в год – Quixote Petite Syrah, Quixote Cabernet Sauvignon и Helmet of Mambrino Petite Syrah. Однако владельца «Кихота» такой расклад вполне устраивает, поскольку для него это был не только бизнес-проект. Он и название, придуманное для винодельни, как нельзя лучше оправдал, определив музой вызревающего здесь вина героя Сервантеса и четко обозначив ее художественное кредо – дарить людям радость и удовольствие… На поверку, Карл Думани и впрямь оказался эстетом и поклонником Хундертвассера – странствующего творца и рыцаря с благородными идеалами.

Одним словом, два сапога – пара!

Марджори Пост. Американская «императрица» в поисках русских сокровищ

«Музей Хиллвуд» (Hillwood Estate, Museum and Gardens) город Вашингтон, округ Колумбия. Одно из лучших собраний русского имперского искусства за рубежами России. В семнадцати минутах езды от Белого дома. Попав в Хиллвуд впервые, особо впечатлительные и трепетные посетители из России, как правило, вздыхают: «Надо же, мини-Эрмитаж, Петергоф и «Алмазный фонд» Кремля в одном поместье!» Другие, побрутальнее душой и воспитанием, тихо или громко (зависит от особенностей характера) возмущаются: «Это – наше! И принадлежать должно – нам!»

«Почему здесь ни один из экспонатов не снабжен информационными табличками?» – спросила я сотрудника музея. Тот улыбнулся: «Мне часто задают этот вопрос. Ответ на него прост: владелица поместья госпожа Марджори Мерриуэзер Пост (Marjorie Merriweather Post) считала уместной в своем доме обстановку роскоши и домашнего уюта. А с табличками повсюду, согласитесь, какой уют? Это ощущение обязательно потеряется».

Я оглянулась. Уют? В этом громадном, под зашивку набитом антиквариатом, хотя и вправду изящном, в тонком русско-французском вкусе обставленном дворце, который его хозяйка использовала в качестве весенне-осенней резиденции, а зимние и летние сезоны проводила в других своих многочисленных имениях и домах? Уют в этой запредельной ценности сокровищнице, раскинувшейся посреди садов в 25 акров, где тоже есть свои ландшафтные «музейные залы», используемые для сменных выставок – во французском стиле, в японском, в русском (называется, кстати, «Дача», в память о подмосковном доме, который полюбился)?.. А знаете, слово «уют» каким-то странным образом здесь уместилось, то есть оказалось вполне к месту. Было именно что уютно.

Мы стояли с моим собеседником в вестибюле. На стене, уходящей ввысь к многоярусной люстре из горного хрусталя, принадлежавшей некогда Людовику XVI, ослепляя своим великолепием французскую двухъярусную парадную лестницу, красовался парадный портрет императрицы Екатерины II кисти Дмитрия Левицкого. В полный рост. В белом одеянии, в плаще из горностая, Екатерина скипетром указует на бюст Петра Великого в нише. И портрет, и саму русскую императрицу, и эпоху, в которую та жила, госпожа Пост обожала, интересовалась мельчайшими подробностями ее жизни и всегда на нее равнялась. Как объяснил сотрудник музея, Екатерина II подарила картину британскому банкиру Генри Хоупу, своему финансовому советнику. В знак благодарности за финансовую помощь России во время русско-турецкой войны.

Справа, слева, напротив императрицы, в рамах размерами поменьше – другие, столь же величавые и высокородные персонажи эпохи: княгиня Дашкова, подруга и сподвижница (кисти Левицкого), будущий Павел I (немецкий художник Лукас Конрад Пфандцельт), Петр I, Николай II… И дальше – в анфиладе комнат – и «Боярский пир» Маковского, и портрет графини Самойловой и ее приемной дочери (Карл Брюллов), и венчальная диадема императрицы Александры Федоровны с розовым бриллиантом, и императорская корона династии Романовых, и сервизы и вазы Императорского фарфорового завода, и великолепная золотая чаша для причастия, которую Екатерина II заказала ювелиру Иверу Винфельдту Буху в 1791 году, и иконы, и ордена – всего не перечесть. Упомяну еще два уникальных пасхальных яйца с секретами-сюрпризами фирмы Фаберже (остальные имеющиеся в наличии яйца хиллвудской коллекции к творениям Фаберже не относятся и их фантастической ценности не имеют). Первая работа – «Гризайль», или «Екатерина Великая», – выполнена из горного хрусталя, золота и красной эмали, сюрпризом здесь являлась миниатюрная фигурка царицы в портшезе, который несли двое слуг. Говорят, если заводили «сюрприз» ключиком, все приходило в движение. Но «сюрприз» последней владелице не достался,