Королева произнесла заклинание. Мраморный бумеранг рассыпался в пыль, осколки стекла, только что бывшие пчелами, со звоном упали на пол, а раны, которые получила Ирина, затянулись новой кожей.

Ирина направилась к дальней стене, где красовались древние доспехи рода Дидерихов, укомплектованные парой скрещенных мечей.

– Скоро мой охотник убьет тебя, Лорелея. Это может случиться в любую секунду. Если же нет… Тогда я найду ему замену, а он пускай издыхает от боли!

Кэль толкнул Лорелею плечом, и оба они упали на пол, прямо на клубок шипящих побегов плюща.

Несколько мгновений – и плющ опутал Лорелею по рукам и ногам, пришпилил к полу, принялся кусать, колоть, терзать. Зубы были как иглы, яд пламенем разливался по телу. Легкие жаждали воздуха, но каждый вдох уподоблялся глотку огня и металла. Кэль раздвинул плющ у нее на груди, не обращая внимания на змеиные челюсти, которые кусали заодно и его. Ирина тем временем добралась до мечей, взяла их в руки. Ее губы зашевелились, и мечи пришли в движение. Отпустив рукояти, Ирина с улыбкой наблюдала, как взмыли вверх мечи, подобные алчным ястребам.

Саднящими от слёз глазами смотрела Лорелея в звериные зрачки короля драконитов. Он почти закончил расчищать дорогу к ее сердцу. Мечи приближались, Лорелее даже мерещился клекот, какой издают хищные птицы. Навалилась усталость, вызванная перерасходом сил.

Ирина торжествовала победу.

Под когтями хрустнул последний змеевидный побег, и Кэль зарычал, предвкушая кровь. Больше ничто не мешало ему добраться до сердца Лорелеи.

И Лорелея всё поняла.

Она не сможет противостоять одновременно Кэлю и Ирине. Ей придется сделать выбор.

Нет, она не запаниковала. Она не колебалась ни секунды. Ее сердце жаждало Ирининой смерти. Только так можно спасти Рэйвенспир – и Кэля.

Лорелея собрала последние силы, дернулась, вырвала руки из сетей плюща, прижала ладони к полу, воззвала к глубинам рэйвенспирской земли, к тем потайным пластам породы, которые Ирина не успела или не сумела осквернить.

Мечи ринулись вниз.

Кэль занес над ее сердцем смертоносный коготь.

Ирина содрогалась от хохота.

– Хатс йа ойти, – прошептала Лорелея. – Соберитесь вместе, восстаньте из глубин. Схватите ту, что мучает вас, и покарайте ее.

Земля отозвалась далеким рокотом. Что-то булькало и закипало там, внизу, что-то искало выход на поверхность.

– Пожалуйста, – молила Лорелея, отправляя под землю всё новые сгустки магии, – помоги мне! Помоги!

До мечей оставались считаные дюймы.

Когти Кэля шарили по ее груди. Драконит искал сердце принцессы, как лозоходцы ищут воду.

Иринин хохот превратился в визг.

Перед мысленным взором Лорелеи возник Лео, милый, бесшабашный, озорной Лео; в следующую секунду его дерзкие глаза замутились. Отец рухнул, ужаленный змеем. Фалькрейнская крестьянка вонзила себе в сердце нож, которым чуть раньше заколола родных детей. Земля, некогда темная и жирная, крошилась блеклой пылью. Толпы нищих плелись по трактам, при виде чужеземцев загораясь новой надеждой, которая часто приводила к кровопролитию.

Гнусный ошейник обрек на звериное существование благородного правителя Элдры.

И всё это – из-за Ирины.

Ярость проникла в кровь и в кости, стала биением сердца истинной королевы Рэйвенспира, которая пришла, чтобы спасти тех, кто ей дорог.

– Хатс йа ойти!

Голос Лорелеи окреп, зазвенел под сводами дворца. Кэль нажал сильнее, распорол когтем кожу, вторгся в плоть, добрался до роковой мышцы.

– Хатс йа ойти! – повторила Лорелея.

Боль ослепила ее, охватив всё тело разом – но не заставила отнять ладони от пола. Магическая сила изливалась в глубины рэйвенспирской земли, и каждый удар сердца приносил новую волну магии.

Рокот под землей усиливался. Дворец дрогнул, качнулся. Мраморный пол дал трещину. И в то же мгновение из трещины изверглась целая река кипящей лавы, ринулась к Ирининым ногам. Пол под ней тоже раскололся. Лава лизала ее ноги.

Ирина выкрикивала заклинания, но ей не за что было ухватиться – разве только за камень стены, который уже подчинялся Лорелее. Взгляды принцессы и королевы встретились. Синие Иринины глаза полыхнули яростью, а затем – нестерпимой болью. В следующее мгновение лава объяла Ирину и увлекла в недра рэйвенспирской земли.

Мечи с лязгом рухнули на мраморный пол, никому не причинив вреда. Побеги плюща рассыпались в труху.

Ошейник раскололся надвое и упал к ногам Кэля.

Змей, душивший Габриля, резко уменьшился в размерах, превратился в безобидного ужика – того самого, с которым возился Лео в роковой день девять лет назад.

Из груди Лорелеи хлестала кровь.

Кэль зажмурился, тряхнул головой, не понимая, где он находится и что вообще случилось.

«Ты не виноват, – телепатировала Лорелея и добавила, заставив короля драконитов распахнуть глаза: – Я прощаю тебя».

Ужас исказил его лицо, когда он взглянул вниз. Кэль увидел кровь на своих руках – кровь Лорелеи. Он склонился над ней, но силы оставили принцессу, и тьма предъявила на нее свои права.

Кэль отдернул руку, в ужасе уставился на окровавленную Лорелею. Глаза девушки были закрыты. Тело обмякло на мраморном полу. В лужу крови оседала пыль.

«Лорелея! Нет! Не уходи!»

Сердце бешено билось, но никто больше не приказывал Кэлю карать, терзать и убивать. Ибо он уже выполнил приказ. Он растерзал плоть Лорелеи.

Он убил ее.

Убил девушку, которая его спасла.

Руки задрожали, горло сдавил жестокий спазм. Кэль склонился над Лорелеей, прижался лбом к ее белоснежному лбу.

«Прости меня. Прости. Прости. Прости…»

Какая чушь! Да хоть миллион раз повторит он свое вялое «прости», да хоть сам себя изнутри сожжет – ничего не изменится. Лорелея мертва, и в ее смерти виновен Кэль – вот что главное.

Какая разница, что убить Лорелею его заставила Ирина? Ведь не Иринины пальцы сейчас алы от крови! Нет, кровь осталась на руках Кэля.

Как он будет жить дальше? Как вынесет бремя вины?

Он всё еще видел печальные темные глаза, лучащиеся добротой и состраданием. «Я прощаю тебя», – сказала Лорелея.

«Не надо меня прощать, – думал Кэль в невыразимой тоске. – Не прощай меня. Просто живи».

Но Лорелея уходила во мрак.

Она выполнила обещание. Уничтожила Ирину. Освободила Рэйвенспир. Принесла себя в жертву ради спасения Кэля.

Он всхлипнул, коснулся бледной щеки. Погладил черные кудри. Горе разрывало его. Кэль приложил палец к губам, всё еще хранившим алый цвет, и вздрогнул, ибо губы отозвались теплом.