– Че брэшешь, дурэнь?

– Та щобы очи лопнулы мои, колы брэшу! Сюр сюда уси!

Старший водитель, видно, начальник каравана, подковылял к помойной яме, отряхивая крошки с губ и со штанов.

– Ох, бачьте! Цеж у натурэ! Нэси, Микола, лэстницу, струменти!

Старший спрыгнул в яму, осмотрел протекторы покрышек:

– Та и резина гарна! От москалы! От дурни!

* * *

В Загорске, в Сергиевом Посаде, в милиции, прямо напротив Лавры, Власов кричал свирепо в телефон:

– Немедленно, слышишь – немедленно! Дело государственной важности! На цырлах чтоб у меня, блин, все прыгали! Установить контроль на всех дорогах! Включая проселочные, грунтовые! Огонь открывать – приказываю – сразу! На поражение! В лоб, по ногам! Остановить! Остановить! Всеми силами! Любыми средствами! Упустите – спрошу, блин! Шкуру спущу, разжалую! Что?! Нет, он без оружия! В РАФе была только резина дубиновая. Не понял? Дубинка резиновая, мудак ты глухой! Но он особо опасен! Как кто?!? Художник, да, вот именно – заслуженный художник, сволочь!

* * *

– Смотри! – Белов вдруг впился взором в даль.

– Я вижу: трассу перегородили. – Варуж скинул скорость.

Дорога там, далеко впереди – километрах в двух – была перегорожена милицейскими «жигулями». Около машины стояла группа – человек шесть – в форме, с автоматами.

– Меня ждут, – заскрипел Белов зубами.

– Баранку подержи… – отпустив руль, Варуж извлек из-за своей спины огромный бинокль, морской, призматический – тридцатидвухкратный. Вгляделся в даль.

– Нет, Коля, увы! – Он тяжело вздохнул. – Они меня ждут. Не тебя. – Он снова сбросил скорость, перейдя на первую передачу. – Это бандиты.

– С чего решил?

– На, сам смотри! – Он протянул Белову бинокль.

* * *

Действительно, приближенная оптикой группа представляла собой странную компанию: хоть все и были в милицейской форме, но форма была различная – и летняя, и зимняя, и полевая, и даже парадно-выходной мундир. Особо нелепо гляделся рослый и рыжий – в папахе полковника.

– Одеты – видишь? Кто во что. Маски-шоу, – заметил Варуж. – Плохо дело, Коля. Совсем дело плохо.

Автомобиль, преграждавший дорогу, тоже показался Белову весьма и весьма сомнительным.

На автомобиле был бортовой номер – 137 и ниже надпись «Дорожный патруль», выполненная безукоризненно – через трафарет – отметил про себя Белов, однако надпись выше, на узкой синей полосе, идущей по всему борту, под самым стеклом, чем-то насторожила его.

Чем? Что в ней не так?

Непонятно!

Он снова прошелся взглядом по полосе. Постой-постой… Ах, ну конечно!

* * *

– Мелиция, – прочел Белов вслух, сделав ударение на «е»…

– Бандиты, нет! Какая тут тебе мелиция! – отмахнулся Варуж, не уловив смысла сказанного.

– Она через «и» пишется, – пояснил Белов.

– Ах, слушай, ерунда! – вздохнул Варуж. – У них же автоматы вон, армейские, не видишь разве? Это раз. Потом: где они стоят? Здесь восемь-десять километров в обе стороны нет ни деревни. Я трассу-то знаю! И это два. Мелиция твоя, хоть трижды через «и» – будет стоять влесу? Наверно, нет!

Заслон приближался – медленно, но верно… Варуж сбросил скорость до пятнадцати километров в час и теперь просто еле-еле полз по шоссе…

– И ни одной машины, ты заметь – уже минут десять? Ни туда, ни – навстречу.

– Что это значит? – не врубился Белов.

– Это значит, что они меня пропустили в этот перегон и знаки вывесили: «объезд», да? Понял?

– Зачем?

– Затем! Теперь здесь, на этом участке, двадцать километров, только мы и только они. Нужны им лишние? Нет, совсем не нужны! Они же грабить будут, ясно.

– Грабить? – удивился Белов. – У них же только «жигули». Куда они весь твой товар-то перегрузят?

– А никуда. Прямо на моем КАМАЗе и уедут с товаром.

– Нас выкинут, что ль?

– Нет. Зачем выкинут?

– А что же тогда?

– Они нас убьют.

– Убьют? – еще больше поразился Белов.

– Конечно, почему нет? – Варуж хмыкнул. – Убил – голова не болит.

– А трупы? У дороги бросят? – Белов ощущал себя действующим лицом какой-то фантасмагории, страшного сна, дурной мороки. Он чувствовал, что голова кружится и ничего не варит, отупев.

– Зачем наши трупы бросать? Это улика. Тоже головная боль. Сюда же, в КАМАЗ мой, наши с тобой, Коля, трупы закинут, внутрь, на холодок, с собою их увезут.

– И закопают. – Белов закончил мысль, тупо глядя на наплывающий на них заслон.

– Ха-ха-ха! – сказал Варуж довольно сухо. – Закапывать – еще чего! Трудиться, во-первых, во-вторых – сколько мяса на наших с тобой костях наросло, килограмм по шестьдесят. Ты прикинь. Двое. Килограммов сто двадцать – не меньше. На колбасу нас, Коля, сегодня же ночью пустят. «Салями» – знаешь? Почем килограмм, знаешь?

– Знаю.

– Умножь на сто двадцать. Здесь ее и делают, колбасу, недалеко.

– Что – из людей?

– Нет, конечно. Из чего придется. Из мяса, какое есть. Из крыс, из кошек, собак… из овец саповых. Все в дело идет, Коля. Все это деньги… Люди тоже, конечно. Бомжи, что почище… Докторская колбаса. Сосиски молочные… А бродячих собак из Москвы сюда фурами возят, не знал?

– Откуда ж мне знать?

– Вот знай теперь. А самая вкусная колбаса, она из нас, из дальнобойщиков. Вместо конины нашего брата добавляют. Мясо твердое, шоферское, красное такое, от трудов жестковатым немного кажется – он выключил мотор, пошел накатом. – А ты – эх… Мясо закапывать? Зарывать товар? Шутник ты, Коля. Молодой еще.

* * *

К Калачеву в кабинет заглянул майор:

– Слыхал, Иван Петрович, новость? Власов твоего Белова снова упустил!

– Да ладно, не смеши!

– Точно. Белов, как ты знаешь, сознался в убийстве. Отлично! Поехали они на следственный эксперимент. Под Сергиев Посад. В лес. Труп Тренихина выкапывать.

– Ага! – улыбнулся Калачев своим мыслям.

– Ну вот. Белов был в наручниках – ну как обычно-то на следственный эксперимент возят.

– Понятно-понятно!

– Всего их было шесть человек – я Власова тоже вданном случае считаю за человека…

– И это понятно, – усмехнулся Калачев.

– Так вот, часов через пять они пешком вернулись в Сергиев Посад – без Белова, естественно, и без РАФа… Мало того, что Белов удрал, так он еще и РАФ у них угнал. Причем обстоятельства сложились так, что Власов, в дополнение ко всему вышеизложенному, еще и ногой по жопе от своего шофера получил отменно… Послушаешь подробности, или ты занят сейчас?