– Почему бы вам не уйти отсюда?

– Не могу! Вы что, не понимаете? Я здесь пленник. Этот жуткий однорукий Уитман рыщет всюду со своими бешеными псами. Предупреждаю, старайтесь никуда не ходить в одиночку. Здесь где-то еще пара львов.

Рэнсом встал.

– Так что мне сказать Квилтеру?

Ломакс сорвал с себя парик, сунул в карман.

– Скажите, пусть уходят. Я устал разыгрывать старого Нептуна. Это моя вода! Я ее нашел, я и буду пить. – Он с усмешкой добавил: – Но с вами, Чарльз, конечно, поделюсь.

– Спасибо, Ричард, но мне пока нужно побыть одному.

– Прекрасно, мой милый. – Ломакс хладнокровно разглядывал его, надув усмешкой пухлые щечки. – Только воды тогда не ждите. Рано или поздно она кончится, и скорее рано, чем поздно.

– Не сомневаюсь. – Рэнсом сверху взглянул на Ломакса, только теперь осознав, как сказались на нем эти десять лет. Змий пыльного Эдема, он стремился теперь вернуть свое яблоко и возвратить, хоть на несколько недель, мир до засухи. Противоположность Рэнсому, для которого долгий путь вверх по реке был дорогой в собственное будущее, в мир созданного усилием воли времени, в котором образы прошлого отразятся свободными от памяти и ностальгии, свободные даже от тяжести жажды и голода.

– Чарльз, постойте! – Ломакс догнал его у выхода из павильона. – Не уходите, я вам одному могу довериться. – Ломакс поймал его за рукав. – Они меня убьют, Чарльз, или превратят в зверя. Посмотрите, что он сделал с бедняжкой Мирандой.

Рэнсом покачал головой.

– Я с вами не соглашусь, Ричард, – сказал он. – По-моему, она прекрасна.

Ломакс в ужасе уставился на него. Рэнсом зашагал по песку. Издали, с дюны над бассейном, рядом с последним дымком сигнального костра, чернел силуэт Квилтера. Шапка-лебедь колыхалась на фоне вечернего неба.

Рэнсом еще неделю провел с Квилтером и Мирандой, наблюдая за распадом Ричарда Ломакса. Он решил как можно скорее продолжить путь через сухое озеро, однако ночами среди белых дюн слышался львиный рев. Высокая фигура двигалась по ночам вдоль прибрежной дороги: Иона громко взывал ко львам, и те отвечали ему ворчанием. То, что они выжили, подтверждало навязчивую идею рыбацкого капитана о потерянной реке или озере и убеждало Рэнсома, что, немного набравшись сил, следует продолжать поиски.

Днем он сидел в тени обрушившейся лоджии у бассейна. В фундамент уходили глубокие шахты, прорытые в песке. Спустившись в эти ямы, они проползали в старую холодильную камеру и выкапывали из слипшегося песка несколько консервных банок. Большая часть консервов пропала, их гнилое содержимое бросали собакам или оставляли валяться на корм редким птицам. Рэнсом не удивился, выяснив, что запас продовольствия у Квилтера – едва ли на один день, причем Квилтер все меньше думал о его пополнении. Он, казалось, смирился с тем, что, исчерпав воду водохранилища, останется на милость пустыни, и тогда высохшая река примет его на своих условиях.

Для матери Квилтер выстроил маленькую хижину в прихожей дома. Старуха проводила дни с Мирандой и детьми, а вечером уходила туда.

Рэнсом спал в разбитой машине из тех, что стояли у бассейна. В соседней обитал Уитман, но после прибытия Рэнсома он забрал своих собак и перебрался в сухой фонтан ярдах в пятидесяти от павильона Ломакса. Он держался сам по себе и отвергал попытки Рэнсома заговорить.

А Квилтер много времени проводил, гуляя по краю бассейна и, похоже, пытаясь завязать какие-то отношения с Рэнсомом, но не зная, как найти контакт. Иногда он присаживался в пыль в нескольких шагах от Рэнсома и позволял детям залезать себе на плечи, теребить меховой плащ и лебединую шапку.

Изредка эту домашнюю сценку нарушало появление Ричарда Ломакса.

Его выходы – Рэнсому виделось в них нечто театральное – всегда были обставлены одинаково. Вскоре после полудня в павильоне начиналось движение, гонгами звенели золоченые шпили. Квилтер бесстрастно слушал, пальцем чертя в пыли загадочные узоры и предоставляя детям со смехом разгадывать их. Затем раздавался крик и треск – Ломакс запускал фейерверк. Ракета взлетала над дюнами, яркий хвост быстро растворялся в теплом воздухе. Наконец являлся и сам Ломакс, наряженный и напомаженный, в своем щегольском шелковом костюме. Сердито нахмурившись, он размахивал руками, осыпал Квилтера оскорблениями, то и дело указывал в сторону водохранилища. Тогда Квилтер, облокотившись, откидывался назад, а Уитман подбирался к Ломаксу со своей сворой.

Тирады Ломакса переходили в горячечное бормотание, лицо морщилось нелепой маской. Наблюдая за этим безмозглым пустынным андрогином, Рэнсом чувствовал, что Ломакс сползает на некий примитивный уровень, где уже нет различия между мужским и женским. Он стал почти бесполым, стерильным не только умственно, но и физически.

Наконец, когда дети начинали беспокоиться, Квилтер делал знак Уитману, и тот спускал на Ломакса собак. Белые звери мохнатыми стрелами кидались на архитектора, и тот, развернувшись, спасался бегством, захлопнув перед оскаленными мордами крепкую блестящую дверь.

Остаток дня проходил в молчании, а наутро представление повторялось. Очевидно, в прошлые годы эти шоу с фейерверком и пантомимой оказывали свое действие, разгоняя пустынных кочевников, случайно наткнувшихся на оазис, но Квилтер, по-видимому, оставался к ним равнодушен. Угрюмо предчувствуя подступающий кризис, он сидел в дюнах у пруда, играя с детьми и с птицами, которые осмеливались сесть ему на ладони, чтобы поклевать гнилое мясо. Квилтер ласкал их с какой-то жалостью, словно знал, что временное благополучие скоро кончится, и надеялся избавить от нужды в пище и воде. Раз или два, когда Квилтер играл с птицами, до Рэнсома доносился резкий треск, и он, обернувшись, видел в его ладонях помятый комок перьев. Глядя на детей, неловко ковылявших под грузом своих огромных голов, Рэнсом готов был увидеть, как Квилтер и им сломает шеи в припадке жестокости.

Становилось все заметнее, что Квилтер относится к Рэнсому так же, как к Уитману – обоих отгоняет с дороги длинным посохом с меховым набалдашником. Поначалу Рэнсом принимал эти удары как узы между собой и новой жизнью, к которой направлял их Квилтер. Тот держался на равных только с Мирандой. Эти двое сидели в бетонном бассейне, словно Адам и Ева, ожидающие конца времен, а между тем вода из водохранилища испарялась, и дюны подступали все ближе.

Ни Катерины, ни Филиппа Рэнсом не видел. Однажды утром, взобравшись на дюну у водохранилища, они застали у воды темноликого человека, наполняющего канистру. Поймав взгляд Квилтера, тот быстро зашагал по мокрому песку на пескоступах-ходулях и к тому времени, как Уитман выпустил собак, уже скрылся.

Катерина Остен вовсе не показывалась, но ночами львиный рев слышался ближе – звери подавали голос с дюн над озером.

– Квилтер, безмозглая ты скотина! Сюда, мой Калибан, покажись хозяину!

Рэнсом, сидевший среди металлических обломков у бассейна, не слушая воплей, играл со старшим ребенком Квилтера. Этот пятилетний мальчик был его любимым компаньоном. Шрам, доставшийся от рождения, уродовал ребенку правую щеку и звездой освещал лицо, а водянистые глаза прятались под нависшим лбом робкими стрекозами. Когда Рэнсом протягивал ему сжатые кулаки, он светло взглядывал в глаза взрослому и безошибочно выбирал ту руку, в которой был спрятан камешек. Иной раз он передумывал и, словно поддаваясь из жалости, выбирал другую руку.