Когда в 1111 году Боэмунд умер, в соответствии с договором контроль над Антиохией должен был перейти к Византии. Но смерть Боэмунда произошла в неподходящий для императора момент. Пока Боэмунд был жив, оставалась надежда, что он сможет повлиять на Танкреда. Теперь у Алексея I почти не оставалось возможностей извлечь выгоду из договоренностей с Боэмундом или использовать Девольское соглашение для опровержения клеветы на себя, содержащейся в первых хрониках Крестового похода.

Как ни странно, Боэмунд не заработал себе славы предателя. Его память была увековечена совершенно по-другому. На его популярности на Западе почти не сказалось завершившееся катастрофой наступление в Эпире. О его договоренности с императором было мало что известно за пределами Византии. В устах историка Альберта Аахенского, который писал через десять лет после смерти норманна, он был «Боэмундом, блистательным князем Антиохии, назначенным Богом»{879}. Надпись на куполе собора в городе Каноса (Каноса-ди-Пулья в современной Италии) в южной Италии, где был похоронен Боэмунд, также выражает явно более позитивные воспоминания о нем, чем он заслужил, согласившись на условия Девольского договора:

Под этой крышей покоится благородный князь Сирии;

Во всей вселенной никогда не родится человек лучше его.

Греция была завоевана четырежды, в то время как большая часть мира

Долго знала гений и силу Боэмунда.

Благодаря своей добродетели он силами десятков победил тысячные колонны,

Как это хорошо известно городу Антиохии.

О том, как благороден был Боэмунд, говорят надписи над бронзовыми дверями в южной части собора. «Он завоевал Византию и защитил Сирию от врагов. Его нельзя назвать Богом, но он, конечно, больше, чем обычный человек. Входя в церковь, молитесь за могучего Боэмунда, – гласит надпись, – чтобы этот великий воин был счастлив на небесах»{880}.

Утверждать, что Боэмунд четырежды побеждал Византию, – значит вводить людей в заблуждение. Все три войны против Византии в Эпире, в которых норманн принимал участие – в 1081–1083, 1084–1085 и 1107–1108 годах, – завершились неудачами, в то время как Крестовый поход едва ли можно представить как победу Боэмунда над империей, особенно с учетом его унизительной капитуляции в Деволе. Но надписи в Каносе представляют собой далеко не единственное подтверждение легкомысленного отношения к истине, характерное для той эпохи. В поэме, автором которой является некий французский монах из долины Луары, последнее вторжение Боэмунда в империю представлено как огромный успех. Герой Антиохии не только теснил императора Алексея I, который сражался как загнанный в угол дикий вепрь, но и рассеял императорскую армию, посланную против него. Кампания завершилась не сокрушительной победой Византии, а совсем наоборот: заключением мирного договора, предложенного Боэмундом и с готовностью принятого императором, который был просто счастлив признать превосходство норманна. И именно Алексей I, говорилось в поэме, дал клятву верности Боэмунду, а не наоборот{881}. Когда речь шла о Боэмунде и императоре Алексее I, память входила в противоречие с исторической реальностью{882}.

На самом деле Алексей I и Боэмунд были не единственными действующими лицами, чьи роли и репутация после Первого крестового похода были перекроены. Как это ни удивительно, роль папы римского также была пересмотрена. Урбан II внес решающий и самый большой вклад в организацию похода на Иерусалим. Его пламенные речи перед европейским рыцарством оказались чрезвычайно эффективными и привели к тому, что десятки тысяч людей взяли крест и отправились на Святую землю. Лидеры крестоносцев признавали его роль, когда обращались к нему с письмом из Антиохии в 1098 году после взятия города{883}.

Однако упоминание об Урбане II в первых описаниях Крестового похода, как мы видим, отсутствует. Ни в «Деяниях франков», ни в «Истории франков» Раймунда Ажильского, судя по всему, не говорится, что Первый крестовый поход был задуман и организован папой римским Урбаном II. Раймунд Ажильский, который двигался вместе с отрядом графа Тулузского, в начале своей хроники похода на Иерусалим даже не упоминает о папе. Событие, которое, казалось бы, стало толчком к экспедиции и навсегда изменило средневековый мир, – волнующая речь Урбана II в Клермоне – не упоминается в хронике ни прямо, ни косвенно. Автор известных «Деяний франков» также ни словом не обмолвился о Клермоне. Там сообщается, что папа отправился на север от Альп и призывал народ взяться за оружие и идти на Восток, но он не упоминается как инициатор Крестового похода. Он просто разжег «сердца по всем землям франков». По мнению автора, папа лишь приобщился к духу похода, но никак не влиял на события{884}.

Лишь в хрониках, написанных через десять лет после событий в Клермоне, роль папства была сформулирована четко. Роберт Реймсский, Бальдерик Дольский и Гвиберт Ножанский, написавшие свои хроники через несколько лет после взятия Иерусалима, заново переформулировали первопричину Крестового похода, указав на Урбана II как на его главного протагониста и вдохновителя. Вольно или невольно папа заполнил вакуум, образовавшийся после «вычеркивания» императора Алексея I. Центральная фигура, стоявшая за мобилизацией западных рыцарей, за десять лет после Крестового похода была отодвинута на задний план и с той поры остается там.

Таким образом, получается, что в освобождении Иерусалима нет никакой заслуги Урбана II, а вся его титаническая работа, направленная на привлечение тысяч жителей Западной Европы к походу на защиту церкви, не придала Крестовому походу мощнейший импульс. Скорее всего, папа так и не узнал об освобождении Священного города, хотя и скончался в конце июля 1099 года, через несколько недель после события, – новость об этом не могла дойти до него так быстро. Он также не дожил до того, чтобы увидеть плоды своей работы по объединению церкви. Хотя во время собора в Бари в 1098 году переговоры по примирению с православной церковью состоялись, ситуация не улучшалась так быстро, как он, быть может, надеялся. Но в Западной Европе, по крайней мере, он с большим искусством организовал поддержку Крестового похода, что, в свою очередь, заложило основу власти и авторитета папства в западном мире.