— Да, идет по-прежнему берегом. Там ферма, между прочим, впереди. К ней он, кажется, и направляется. Ну что, Никита Михалыч, провоцировать будем, как и договаривались?

— Собака при вас? — хрипло спросил Колосов.

— Да. Она его пока не видит и не чует, ветер в его сторону. Ну?

— Пускай собаку, — приказал Колосов. — Мы сейчас идем. Только не стреляйте, что бы ни произошло!

Уже более не таясь, они с Сидоровым что есть духу помчались к излучине реки: участковый на бегу шепотом предупредил: держитесь самого берега, кромки, где песок. А чуть подальше в сторону грязь засосет, там место утоплое…

Издали послышался хриплый собачий лай. Овчарка взяла след. Этот прием с собачьей травлей — провоцированием фигуранта — тоже воспринимался коллегами и подчиненными Колосова из рук вон плохо. Они никак не могли уяснить себе, для чего это нужно? Колосов объяснял так, что и понять-то нельзя было. Знал, самое лучшее объяснение даст картинка, если только фигурант…

Они увидели ЕГО. Он стоял у самой воды, прислушиваясь настороженно к лаю. Науськанная овчарка, захлебываясь бешенством, вылетела из кустов, кинулась вперед и… Такого Колосов не ожидал! Пес подскочил, намереваясь было уже по всем правилам схватить нарушителя за руку, и… замер. Попятился, поджал хвост, глухо, злобно рыча. Человек пригнулся.

Его тело подобралось, мускулы напряглись и… Огромный прыжок — и овчарка (конечно, это был не бог весть какой чемпион, но все же нормальная служебная собака) с воем бросилась наутек. В кусты. А человек сиганул туда следом. Послышался треск веток, хриплое рычание, затем дико заскулила, завизжала собака…

— Снимай все! — только и успел крикнуть Колосов. Ей-богу же, как у Марка Твена — «человек укусил собаку»! Они ринулись туда.

На их глазах произошло что-то дикое. Вой оборвался, точно его ножницами обрезало. Они продрались сквозь заросли. ОН, сидя на четвереньках, уже припал к черно-желтому собачьему телу. Овчарка конвульсивно сучила ногами видимо, в агонии. Внезапно он развернул тушу к себе, рванул за заднюю лапу. Послышался хруст, треск и… Он разорвал собаке промежность, сунул руку в рану (кровь облила ему грудь), выдрал оттуда клубок внутренностей и… впился зубами — и тут…

Он увидел их. Лицо его дико исказилось. Он прорычал чудовищное ругательство, вскочил, точно его подбросило пружиной. Колосов ринулся ему наперерез, но… Мощный удар ногой в бок отбросил его в сторону. Человек бросился напролом через кусты, в лес. Послышался крик Сидорова: он старался гнать беглеца прямо на «источники». Колосов перевел дух, в глазах его было темно. Крики… только бы не было стрельбы… Пусть орут: «Стой, стрелять буду!» Что ему эти предупреждения? Разве медведю на охоте орут: стой, лапы вверх? Лишь бы они не стреляли в него… Он кое-как поднялся, побежал в сторону, откуда доносились крики, ругательства, чьи-то бешеные нечеловеческие яростные вопли. Псих… садист, животное, медведь… пса жалко, эх, пропал ни за грош… зато кадры… Теперь и в суде, и везде… Бок болит, ребра, наверное… Хрен с ними… Сеть, сеть тут нужна на медведя-то… Или рогатина…

Базаров дико орал, извивался. Его еле удерживали трое сотрудников милиции, четвертый же пытался надеть ему наручники на перемазанные кровью и слизью руки. Один из сыщиков быстро перетягивал брючным ремнем, как жгутом, предплечье напарника (как впоследствии оказалось, прокушенное до кости). Сидоров, картинно стоя в классической стойке для стрельбы, целился в Базарова из пистолета, крича: «Не двигаться! Я кому сказал, подонок, стой смирно!» Но Колосов знал: любые предупреждения напрасны. Это существо сейчас их не слышит. Может, потом, когда припадок кончится… Но когда он превратился в ЭТОГО ВОТ? Когда увидел собаку? Когда сломал ей шею, почувствовал вкус ее крови?

Или еще раньше, когда лежал в траве под звездами? Или еще раньше, когда что-то позвало его в ночи и он покинул стены дома и…

Наручники наконец защелкнулись. Но Базаров вырвал скованные руки, с размаху ударил ими одного из сыщиков под дых и рванулся…

— Сашка, не стреляй! — заорал Колосов: видел — Сидоров уже готов спустить курок, ТОГДА ВСЕ. Никто, ничего, никогда не поймет, не узнает… Он прыгнул на Базарова, сбил его с ног, придавил к земле. И даже тут, в преимущественной для себя позиции, почувствовал, насколько его противник сильнее. А ведь он уже скован! Человек-зверь обернулся, дико блестевшие его глаза, косившие так, что вот-вот были готовы вылезти из орбит, мелькнули у самого лица Никиты.

Его обдало запахом крови — у Базарова весь подбородок и губы были красными, и…

Подоспевший на выручку оперативник с размаху оглушил Базарова резиновой дубинкой по голове. И, не сдержавшись, словно в каком-то ослеплении, ударил еще раз. Колосов отпихнул от себя враз обмякшее тело. Приподнялся. Его обильно вырвало на траву.

Только тот, кто далек от профессии следователя, считает, что задержание подозреваемого — венец всему делу. В девяносто пяти случаях из ста бывает как раз наоборот. Все только начинается. И начинается порой из рук вон плохо.

В этом деле с самого начала все было «не так» — Колосов уже устал повторять себе это. Но с задержанием Степана Базарова мало что изменилось. Никита и сам себе удивлялся: да что не так-то? Что тебя тревожит? Психа взяли. Оперативную видеосъемку задержания прокрутили в областной прокуратуре, приобщили в качестве вещественного доказательства к уголовному делу. Санкция на арест «оборотня» получена без малейшего возражения. Следователь Касьянов руки потирает, в бой рвется, но…

Вот тут-то и начинались основные процессуальные «но».

Базарова начали допрашивать только на вторые сутки после задержания раньше было невозможно из-за его состояния.

Колосов наблюдал его все эти дни. Базарова пока держали в изоляторе при Раздольском ОВД. Состояние «оборотня» менялось прямо на глазах: яростная истерика, когда он сразу после задержания метался по камере-одиночке, сменилась внезапно угрюмой меланхолией, потом все вроде бы и вообще вошло в норму. Он начал связно отвечать на вопросы (правда, не на все), высказывал просьбы «передать брату, что все выяснится наконец», беспокоился о близких.

Следователь прокуратуры Касьянов, по мнению Колосова, присутствовавшего на первом допросе, сразу выбрал неверную тактику. Его глубоко впечатляли кадры задержания «вервольда» — окровавленные челюсти Базарова, разорванная овчарка, ярость, с которой он сопротивлялся. Видимо, для себя Касьянов сразу же многое решил и, имея по этому делу определенное предубеждение, начал с того, что прямо предложил задержанному облегчить свое положение тем, что признать свою вину в убийстве троих человек, указать в ходе следственного эксперимента место захоронения трупа гражданки Гинерозовой и дать подробные показания по всем эпизодам.

Логики Касьянов придерживался при этом примерно следующей: Базаров психбольной, а с такими любые следственные игры в кошки-мышки бессмысленны. Возможно, вскоре случится так, что он в силу своего болезненного состояния вообще перестанет понимать смысл происходящего и реагировать на вопросы следователя. А поэтому надо торопиться. Тактика лобового допроса, конкретизация тем, интересующих прокуратуру, приемы беседы с психически больными в моменты их «просветления» известны любому следователю. Изощряться в дедукции, устраивать тактические ловушки, пускать в ход многозначительные намеки и недомолвки во время беседы с ненормальным — пустая трата времени и сил. Надо стремиться получить побыстрее хоть какую-то информацию, пока подозреваемый «в себе», и закрепить его показания косвенными доказательствами по делу. Может, конечно, случиться неприятность: подозреваемый сразу же замкнется, откажется отвечать, и тогда…