В машине он тут же задал мне вопрос:

— Ася, где ты взяла бумажку? Откуда она у тебя? Я уставилась на него непонимающе. И только когда он пояснил мне, что имеет в виду бумажку с шифром, я поняла.

— Она была в Аськином журнале из черного пакета, того самого, что она брала с собой в кафе. Бумажка была чистая, и, только когда я смяла ее, собираясь выбросить, на ней вдруг проступили цифры. Я удивилась, конечно, и спрятала ее до лучших времен. А почему вы теперь о ней говорите? Расшифровали ее?

— Черт! Что мне стоило сразу спросить у тебя про нее, это многое бы упростило.

Вот и все, что я получила в ответ.

Машина остановилась возле фирмы Ильи. Я вышла и вопросительно посмотрела на Пестова, но он лишь слегка подтолкнул меня в спину. Мы вошли в здание, прошли в самую большую комнату, где был собран весь персонал, Илья тоже был там. Он официальным тоном представил нового держателя контрольного пакета акций, объяснил, что хотя фирма остается акционерным предприятием, но будет теперь целиком частной. Потом Пестов заявил, что, несмотря на изменения в руководстве и предстоящие изменения в стиле и методах фирмы, сотрудникам, желающим честно и добросовестно трудиться, нечего бояться этих новшеств. Он еще какое-то время говорил на общие темы, но я его не слушала, разглядывая лица сотрудников. Среди них не было ни Германа, ни Люси, ни Светланы Михайловны из бухгалтерии, интересно, где они, уволились? Меня отвлек новый босс фирмы Пестов. Положив руку на мое плечо, он объявил сотрудникам, что после гибели в автомобильной аварии заместителя директора Германа Александровича и его секретарши Люси фирма нуждается в некотором вливании сил. Он сделал паузу, рассматривая зашевелившийся коллектив, и продолжил:

— Новым заместителем директора будет Бахметьева Александра Николаевна, которую вы все хорошо знаете как просто Асю!

Кто-то охнул, хорошо, что не я, я еле удержалась от подобного выражения своих чувств. Николай Николаевич, завхоз, видимо, не поверил собственным ушам и решил уточнить:

— Я не понял, она секретарем будет или замом?

Босс с царственным величием решил не опускаться до мелких дрязг и сделал вид, что понял вопрос иначе:

— Это уже дело Александры Николаевны, кого она возьмет себе в секретари. Она приступит к работе через несколько дней и сама решит все мелкие вопросы.

Я в этот момент подумала — слава богу, что я сегодня в деловом костюме, хороша бы я была в джинсах и свитере при сегодняшнем представлении, которое разыграл этот клоун Пестов! В машине я упрекнула его за то, что не предупредил, но он только отмахнулся от меня, сказав, что хотел сделать мне сюрприз.

— Поздравляю! Он вам удался, я чуть на месте не скончалась от изумления.

— Да ладно тебе! Разве такой малостью тебя убьешь? Ты девушка крепкая! Только вот что: не думай, что это синекура, зря денег никому платить не буду, хочешь работать — работай как следует. Поначалу будешь на подхвате, но со временем разгрузишь Илью и станешь полноценным замом, силенок на это у тебя должно хватить, а уж ума тебе не занимать.

Я хотела спросить его об аварии, в которой погиб Герман, но раздумала, ведь правды он все равно не скажет. Высадив меня у дома, он сказал, что новую должность мы обмоем позже, пригласим Илью и обмоем, сейчас некогда. Он хотел уехать, но я спросила его, почему он представил меня под настоящей фамилией, ведь никаких документов на нее у меня нет.

— А как ты думаешь, почему я сказал, что ты приступишь к работе через несколько дней? Пора сделать тебе документы.

На бумажке с адресом больницы, которую мне дала Нина Федоровна, был и телефон. Я позвонила и спросила, что из продуктов можно принести, мне ответили, что, кроме как на спиртное и табак, ограничений нет. Ровно в шесть я подъехала к больнице, нашла нужный корпус, поднялась. Борис лежал в одноместной палате, немного бледный, похудел, но в целом выглядит неплохо. Я поздоровалась, и лицо Бориса осветилось улыбкой. Я выложила принесенные продукты, он хотел запротестовать, но, увидев свой любимый жасминовый чай, обрадовался как ребенок. Когда я ехала к нему, боялась, что нам будет неловко, но мы принялись болтать с ним на разные темы как заправские друзья. Он оживился и выглядел необыкновенно хорошо, я смотрела на него и понимала, почему могла увлечься им, жаль, что эти мгновения уже не вернутся. Словно прочитав мои мысли, он перешел на тему наших отношений, но тут же увяз.

— Борис, то, что было у нас с тобой, было прекрасно, но оно уже не вернется. Ты мучительно пытался преодолеть свою привязанность к Норе, у меня была потребность любить и быть кому-то нужной, но нам не хватало совместного тепла, чтобы удержаться друг возле друга.

— А знаешь, меня и сейчас тянет к тебе, но ты права, у нас не получается. Я рад, что ты не держишь на меня зла. Звони, если тебе понадобится помощь, буду счастлив что-то сделать для тебя. Если нарвешься на Нору, не обращай внимания, она изменилась после недавних событий, хоть полностью переродиться ей не дано.

Я посидела до семи и стала собираться домой. Борис пробовал уговорить меня задержаться, но не преуспел в этом. Я шла от него по коридорам, спускалась по лестнице, одевалась — все делала машинально, вспоминая, что у нас было с Борисом, как бы прощаясь с ушедшей любовью. На ступеньках я столкнулась с молодой женщиной, спешившей войти, мы одновременно подняли глаза и взглянули друг на друга. Только секунду длилось молчание, секунду, показавшуюся мне вечностью. Она страшно вскрикнула и, повернувшись, бросилась бежать от меня вниз по ступенькам и по боковой аллее. Я бросилась вслед за ней, она опережала меня на несколько метров, и мне не удавалось сократить разрыв. Уже стали видны массивные ворота при входе в больницу, когда в калитку вошли люди и почему-то замешкались у ворот, может, ждали отстающего. Этот нечаянный затор и решил дело. Я сделала рывок вперед, надеясь нагнать убегающую, но она как ненормальная ринулась в ворота, куда в этот момент въезжал ярко-желтый автомобиль реанимации. Въезжая в ворота, водитель притормозил, ее ударило выступом капота и отбросило в сторону. Упади она в кусты или даже на асфальт дорожки, все, может, и обошлось бы, но ее отбросило на каменную тумбу ворот, она ударилась затылком и сползла наземь. Я нагнулась над ней, ее глаза еще жили, страха, панического ужаса, который был в них, когда мы столкнулись на ступенях, уже не было — была ненависть, но и она быстро ушла, сменившись печалью и детской обидой. Я склонилась еще ниже, встала на колени перед ней, лежащей на асфальте с разбитым черепом, и тихо позвала ее:

— Юлька! Юлька-свистулька!

Так я звала ее в детстве. В глазах ее что-то дрогнуло, рот открылся, но слова уже не вылетели из него, вылетела душа, маленькая, сморщенная, обугленная от всех тех страданий, что пришлось ей вынести по вине собственной хозяйки. Я закрыла Юльке глаза и встала с колен. Кто-то в образовавшейся мгновенно толпе сказал, что ее сумка отлетела в кусты. Я сделала шаг к кустам, но кто-то крепко уцепился за мой локоть, я оглянулась в нетерпении, мне срочно нужно было добраться до сумки. Меня держал какой-то мужчина, за ним стояла взволнованная женщина, явно его жена.