В той части долины возникало странное ощущение. Безмолвие. Пустыня тоже безмолвствовала, но по-другому. Там свистел сухой ветер, а иной раз пролетали птицы. Было легко представить себе, что какая-то жизнь могла существовать, прячась теперь от снега. Но в долине, похоже, на дуло никаких ветров — горы, казалось, замуровали ее, словно чашу, а низкое белое небо служило крышкой. Даже деревья в долине выглядели нереальными: прямые твердые стволы, почерневшая листва. Воины рубили их, пополняя запасы дров, и скрежещущий визг каждого, когда оно падало, пронзал мне уши и доходил до самого живота. А впереди — окруженный лесной гирляндой город Ораш. Ораш казался спящим или же покинутым. Когда мы ехали к нему по долине, во мне начала расти странная убежденность, что он совершенно пуст, или же в нем все умерли. Это ведь Уасти, вспомнила я, рассказала мне среди фургонов каравана легенду о Сгинувших — как пришла болезнь, и они умирали там, где стояли или лежали, пока наконец не осталось никого, кто мог бы похоронить их. По ночам начал являться сон. Я еду на белом коне так же, как ехала днем, но во главе, одна, а за мной неподалеку движется великая армия с людьми Мазлека. Ворота стояли, распахнутые настежь, а за ними идут прямые, как линейка, улицы, тянущиеся к отдаленной горящей точке. В снах никогда не бывает никаких звуков; я не слышала громыхания следовавшего за мной воинства. Скачка все продолжается и продолжается, а с нею растет страх, страх явно беспричинный, и все же холодный и цепкий, и избавиться от него никак не удается. У этого сна не было никакой кульминационной точки, никакого внезапного ужаса, только движение, пустота и страх.

Мы разбили лагерь у замерзшего овального озера на пятый день похода по долине. По краю его торчали обледеневшие тростники, острые, как ножи. Пришел и ушел розовато-лиловый рассвет, и силуэт, бывший городом, исчез во тьме. Вот тогда-то мне в голову и пришло нечто, чего я раньше не замечала, во всяком случае, сознательно: в Ораше не горело никаких огней. Нам полагалось бы заметить их отблеск на много раньше, каким бы он ни был слабым, над накрененными стенами ночью. А теперь на расстоянии дневного перехода я различила очертания его валов и башен, но оконные провалы были пустыми и черными.

Я прогуливалась вокруг железных стен лагеря с Мазлеком. Теперь я повернулась к нему и высказала свои соображения.

— Да, — сказал он, — я подумал о том же. Это очень странно.

Кожу у меня начало нервозно покалывать. Я уставилась через плоскую долину на густые заросли деревьев, которые опоясывали город, а потом текли к нам, редея по мере приближения. Вдоль нашего металлического частокола неподвижно стояли через постоянные промежутки часовые Эзланна, Со-Эсса и Аммата лицом наружу, сжимая в руках копья.

— Лагерь хорошо охраняется, богиня, — сказал Мазлек.

Я кивнула.

Это казалось мелочью, темнота в Ораше. Наверное, они на зиму впадали в спячку, как животные. Белая Пустыня слишком мало знала об их нравах.

Заснула, тот сон не пришел. Вместо него всю ночь завывали волки, целая стая их, все кружившая и кружившая вокруг лагеря. Я ворочалась с боку на бок, беспокойно и все же толком не проснувшись. Раньше я не слышала в долине волков, не могла различить их воя, подступающего все ближе и ближе. Мною овладела внезапная убежденность, что они перебрались через частокол. Я сделала усилие и проснулась. Не раздавалось никакого воя волков, только безмолвие давило, словно холодная рука.

А затем раздался страшный грохот, какофония пронзительного ржания лошадей и невозможный гром их копыт. За тканью стен моего шатра вспыхнул жгучий оранжевый свет. Я могла бы рассудить, что это какое-то происшествие — пролили в костер масло для светильников, забрел к лошадям пьяный — но по моему позвоночнику протянулся в мозг электрический серебряный шнур, и я уже знала. Спала я по большей части одетой для похода, так что требовалось всего лишь схватить железный меч, длинный нож, заткнуть за пояс кинжалы.

— Днарл! — позвала я, ибо сегодня ночью у моего входа караулил он. Но никто не ответил. Я откинула полог и вышла, и меня мгновенно отшибло в сторону стадо бешено несущихся мулов. Следующим рухнул шатер. Всю эту сцену отчетливо освещала пылающая масса трех горящих фургонов и нескольких палаток невдалеке от меня. Там с ржанием неслись сквозь огонь дикие лошади, перепуганные и разъяренные, и орущие толпы людей. Сквозь шум ломающегося дерева, крики и панику я услышала, как рычат капитаны, наводя порядок. Где-то справа от меня раздался отчаянный гулкий стук. На этот раз золотой огонь, извилистый столб дыма и струи искр: среди запасов дров взорвалось масло. Почти освободившись, я увидела бегущую ко мне темную фигуру и сперва подумала, что это, должно быть, Днарл.

— Эта веревка обмоталась мне вокруг голени, — беспомощно сказала я, но это был не Днарл, это был человек в белых одеждах, испачканных грязью, с лицом, скрытым маской, похожей на кошмар в аду. Он упал ко мне, рука его ожила, ощетинившись кривым клинком, и я откатилась вбок, с трудом поднялась на колоны и ударила его в грудь, когда он попытался подняться и прикончить меня. Я встала и споткнулась об еще одного мертвеца. На этот раз им был Днарл.

Еще два грохота — взорвались фургоны с маслом. Горящие щепки и искры освещали небо. Палатка рядом со мной занялась и вспыхнула, словно торт в свечах. Разъяренная, я побежала между шатрами. Двое в белых одеждах и масках демонов людей из Ораша резко повернулись ко мне, но мой меч и длинный нож взметнулись как один и поразили их обоих прежде, чем они смогли издать хоть какой-нибудь звук. Чьи-то руки схватили меня за волосы, но я дернулась назад, ударив его пяткой, и руки разжались. Свистнул клинок и рассек мне спину настолько чисто, что на секунду я даже не почувствовала этого. Я обернулась и обнаружила пятерых-шестерых, ждущих меня на фоне подожженной темноты. При свете пожара их белые одежды выглядели теперь мрачно-красными, а с масок капало пламя, словно кровь. Они надели морды зверей, не похожих на каких-либо виденных мной или известных понаслышке: гривастые и рогатые, с выпирающими длинными жестокими зубами.

Я прыгнула вперед, и мои клинки зазвенели по их клинкам. Металл встретил сопротивление, и один из рогатых выругался. По ребрам мне чиркнула острая боль, а затем напавший сзади толкнул меня вперед и сшиб с ног, ударив о бело-красно-черную землю. Мною не владело никакого истинного боевого неистовства. С миг я в панике извивалась и дергалась, избегая верного удара ножом.

А затем услышала, как он говорит с легким смешком на городской речи: «Женщина».

Давление ослабло, и меня перевернули на спину, лежать, глядя на его страшную маску.

— Нет времени, — бросил один из них. — Убей ее и пошли дальше.

Но он, этот житель Ораша, жаждал насладиться своим открытием. По-прежнему прижимая к земле обе мои руки, он нагнулся надо мной, и в мозгу у меня разбилась маленькая тонкая скорлупа, и глаза мои наполнились ненавистью. Раньше это вызывало мучительную боль, но теперь казалась остро-сладким. Между нами замерцал бледный свет. Он завопил и скатился с меня. Я быстро вскочила на ноги, обернулась и увидела, что они глядят на него во все глаза. Один поднял нож, готовый метнуть его, но сам выгнулся дугой и упал на бок. Сладкая боль пронзила мне глаза. Я бегала среди других и убивала их мечом, не замечая того, что делали они.