И чёрт с ним с этим золотом, и чёрт с ним с трофеем, который он не сможет выкупить у Пруффа и его людей полностью. Он и так теперь богат. А ещё у него в городе Ланне, есть кусок своей земли и мастерские. Чего он грустил? Попу то золото добром не выйдет. Чёрт с ним. Да, жадностью и скорбью по злату он гневил Господа. И больше гневить не собирался, чувствовал он себя ещё плохо и поэтому заорал, морщась от боли:

– Ёган, чёрт тебя дери, где ты там пропал?!

После завтрака и пива кавалер почувствовал себя лучше, поговорил с Брюнхвальдом, принял в дар от него свежеструганный крепкий стол и лавки, хорошая была мебель. Попросил, что бы солдаты сделали ему кровать, обещал платить, но ротмистр сказал, что и без корысти люди его для кавалера заделают кровать, так как помнят добро его, помнят, что в цитадель им добрую еду возил и вино. И уважают его сильно за то что побил Якоба фон Бранца, фон Ливенбаха, который до того многих их братьев и друзей побил.

Всё это было очень приятно слышать. А тут Ёган принёс перины, стал показывать их кавалеру:

– Не чета, тем, что в Рютте у нас были. Ну, хоть без клопов и то ладно.

Всё было вроде хорошо, но не давали ему покоя беглый поп и пропавшее золото. Не давали, и всё! Думал о попе Волков всё время: И когда с ротмистром беседовал и когда завтракал. И сейчас глядел на перины, слушал слугу в пол-уха, а думал об отце Семионе. А Ёган бубнил, что то, как всегда, пока кавалер его не перебил:

– Агнес мне позови.

– Агнес?

– Да.

– С шаром?– Понизив голос, уточнил Ёган.

– Да.

– Попа искать думаете?

– Молчи, не дай Бог сболтнёшь где.

– Я – могила.– Заверил слуга.

– Будешь – могила, но сначала на дыбе повисишь, на дыбе, да с кнутом, да с калёным железом, коли попы, про шар узнают.

– Могила!– Повторил Ёган и для убедительности осенил себя святым знамением.

Он бы её не узнал, если бы не платье. Агнес была серая, как будто работала днями и ночами, блеклая, хмурая. Волосы сальные, про гребень забывшие. И платье в пятнах. Поздоровалась сухо, села на только что уложенную перину, скинула туфли:

– Принесла я стекло, чего знать желаете?

– Я смотрю, ты каждый день в шар таращилась, ты себя видела? – Недовольно говорил Волков.

– А чего мне себя смотреть?

– Выглядишь как будто тебе лет тридцать. Как ты к кавалеру фон Пиллену за стол садилась, меня грязью своей позорила.

– А я и не садилась, Хильда ему сказала, что хвораю я, мне еду в палатку носили.– С заметным безразличием говорила девушка.– Ну, так, что раздеваться мне?

– Раздевайся, – он смотрел на неё неодобрительно,– ты мне, конечно, помогла колдуна найти и даже жизнь спасла, может быть, но я тебе спуску не дам, гнить в парше не дозволю, сегодня же что бы мылась и стирала одежду,– он поднял её нижнюю юбку, та была грязной,– что это? Пол ты ею мыла? Хороша девка, нечего сказать, поломойка трактирная и то чище была, когда я её нашёл.

Агнес уже разделась догола, сидела на перинах, достала шар из бархатного мешка, держала его на коленях, смотрела в стену шатра, отрешённо ждала, когда господин выговорится. Он, наконец, умолк и она тогда спросила:

– Что мне глядеть в стекле?

– Попа.

– Который отравить вас хотел?

– Его.

– Опять набедокурил, нужно повесить его было, когда яд у него нашли, а вы всё в Господа Всепрощающего игрались.– Холодно говорила девица.

– Смотри где он,– буркнул Волков.

Она стала поднимать шар к глазам, не спеша, понемногу. Не так как раньше. Кавалер понял, что она уже научилась им пользоваться, все её движения были другими, взгляд её был иным, всё было другое, и она сама уже была другая. Он сидел рядом и не узнавал эту молодую женщину, девочку. А она вскоре бросила шар на перину, и сама завалилась на неё же, на живот, лицом вниз. Застыла. И тут Волков замер, застыл, окаменел. Он смотрел на обнажённое тело Агнес и не верил своим глазам. Он увидал, то чего ещё совсем недавно не было. Там где кончалась спина, и начинался девичий зад, в ложбине между ягодицами, торчал отросток. Длинной в фалангу пальца, да и похожий на палец, только без ногтя и с острым концом. И не лежал этот отросток спокойно, он подрагивал, и то вставал, то снова плотно ложился в ложбинку. Кавалер не мог глаз от него оторвать. Пока Агнес вдруг не оторвала лицо от перины и не сказала:

– Увидите вы своего попа. Ни куда он не денется.

– Когда, где?– Машинально спросил кавалер, хотя сейчас он хотел спросить её о другом. Совсем о другом.

– Не знаю когда, и не знаю где,– девушка села на кровати потянула к себе нижнюю юбку,– много раз увидитесь вы с ним.

– Точно?

– Да, устала я,– она накинула платье, – пойду.

Обулась, и взялась было за шар, но кавалер, отобрал его у неё:

– У меня останется,– стал прятать его в мешок из синего бархата.

– Зачем это,– вдруг зло сказала Агнес и вцепилась в мешок.

– Затем,– Волков вырвал мешок из рук девицы. И добавил так же зло,– Пошла, мыться и стираться. Быстро.

Агнес и хотела было спорить, да попробуй с таким поспорь. Зло фыркнула, что то пробубнила, и, не прощаясь, выскочила из палатки.

А Волков сел на перину, и не без опаски поглядывал на синий мешок. А потом позвал Ёгана и велел сходить за монахом, он думал, что брат Ипполит, скажет ему что-нибудь. Брат Ипполит был человеком сведущим.

Юный монах оказался занят, посиневший от холодного ветра, он стоял и читал солдатам Святое Писание, тут же переводя его с языка пращуров на имперский. Солдаты Пруффа и Брюнхвальда сидели на мешках, кутались в плащи и одеяла и внимательно слушали монаха. После сожжения колдуна они стали больше говорить с монахом, у них появился интерес, ко всему, что касалось души. Брат Ипполит от души этому радовался. И где мог, читал им Писание.

Кавалер стоял, ждал, ёжился от зимнего ветра, что прилетал от реки и жалел, что не взял плаща. Да и подшлемник был бы сейчас кстати. Наконец монах увидел его, и, закончив чтение, поспешил к рыцарю, шлёпая по ледяной грязи своими скорбными сандалиями.

– Куда деревянные башмаки дел? В сандалиях не холодно?– Спросил кавалер глядя на пальцы босых ног торчащих из сандалий.

– Холодно, но терзания тела укрепляют дух, господин.

– Ты не заболей, смотри.

– Не заболею, господин.

Волков не знал, как начать тот разговор, из-за которого он пришёл к монаху. Они пошли в шатёр, кавалер спросил:

– Хворых в лагере нет?

– Да нет, есть простуженные, но все на ногах, жара нет ни у кого.

– Думаешь, не вынесли мы чуму из города.