что я смотрю теперь. Но то, на что я смотрю, и есть то слово, которое я не смог написать»[1291].

Хармс искал это слово всю жизнь Он часто прикасался к нему. В туннеле тридцатых годов он не раз боялся потерять его навсегда. Но даже тогда, когда «вестники соседних миров» замолкали, он не прекращал верить в него, как не прекращал верить в то, что возможно быть не «маленьким поэтом-заклинателем, освобожденным посредством ритма», но «Великим Поэтом — подстрекателем, свободным Полным Словом»[1292], описанным Домалем. Тогда изображение мира в его бессвязности не является синонимом поражения. Напротив, это признание безжалостной ясности, верным отражением которой становится язык. Вот почему следует рассматривать творчество Хармса не как неудавшуюся попытку выразить невыразимое, что входило в замысел модернизма, но как успешную попытку выразить ограниченность и невозможность этого предприятия. Хармс, таким образом, относится к той обширной категории писателей, которые, для того чтобы ответить на великие экзистенциальные вопросы, задавались целью узнать, что сказано тем, что сказано, и которые в своей поэтической практике отважились с тоской ответить: ничего.

ОТ РЕДАКЦИИ РУССКОГО ИЗДАНИЯ

В 1991 году, когда вышло оригинальное издание монографии швейцарского исследователя Ж.-Ф. Жаккара «Даниил Хармс и конец русского авангарда», это была единственная книга, специально исследовавшая феномен своеобразного писателя — в самоценности его творчества и как часть того удивительного явления, которое именуется русским авангардом.

И по прошествии нескольких лет, когда выходит в свет ее русский перевод, эта книга остается единственной в своем роде — даже на фоне немалого числа систематически появляющихся работ о Хармсе и русском авангарде[1293]. Вот почему гуманитарное агентство «Академический проект» сочло необходимым познакомить российского читателя с переводом книги Ж.-Ф. Жаккара. Мы уверены, что и профессиональные филологи, и просто почитатели творчества Д. Хармса найдут в этой книге полезные биографические и историко-литературные сведения о Хармсе, его многочисленных друзьях — заумниках, обэриутах, чинарях, оригинальные и талантливые трактовки текстов писателя во всем их жанровом разнообразии: поэзии, прозы, драматургии, квазифилософских трактатов.

Мы стремились сохранить для читателя своеобразную стилистику монографии женевского филолога-русиста — в ней слышен тон университетского профессора, заинтересованного в том, чтобы ничего из сказанного им не было упущено читателем (слушателем): неясное — не однажды терпеливо разъяснено, принципиальные факты и положения педантично акцентированы, пройденное — впоследствии закреплено, а сложный материал, излагаемый профессиональным языком, оживлен вопросительной и восторженной интонацией, легкой шуткой...[1294].

Когда все самое значимое из наследия Д. Хармса опубликовано и приходит черед комплексного осмысления его творчества, монография Ж.-Ф. Жаккара, рассматривающая конец русского авангарда, стала началом процесса его серьезного изучения.

Примечания

1

Далее в основном тексте и примечаниях указываются новые названия архивохранилищ, переименованных после выхода швейцарского издания.

2

Тексты, представленные Хармсом в Союз поэтов в начале 1926 г., находятся в ИРЛИ РАН (ф. 491) и, по неясным причинам, еще не опубликованы. В начале 1990 г. нам представилась возможность ознакомиться с этим материалом, который мы публикуем совместно с А. Устиновым в статье «Заумник Даниил Хармс: Начало пути» (Wiener Slawistischer Almanach. Bd 27. 1991. P. 159—183). Поскольку мы получили доступ к этим произведениям слишком поздно, их невозможно было учесть при разработке данной главы, но они ни в коей мере не идут вразрез с тезисами, выдвинутыми в ней. В указанной выше статье, сопровождающей публикацию, мы возвращаемся ко всем фактам, связанным с историей принятия Хармса в Союз поэтов и его исключения.

3

Сигов С. Истоки поэтики ОБЭРИУ // Russian Literature. Vol. 20/1. 1986. P. 87. Л. Флейшман считает непродуктивным работать в этом направлении. По его мнению, все, даже самые тщательные, попытки отнести обэриутов к известным литературным течениям оказываются неплодотворными. Что касается традиции зауми, он пишет: «<...> как ни прозрачна — особенно на начальном этапе творчества — связь поэтов ОБЭРИУ с традициями "заумной" поэзии (А. Крученых, А. Туфанов, И. Терентьев), никакого облегчения историку этот факт не приносит <...>» (Флейшман Л. Об одном загадочном стихотворении Даниила Хармса // Stanford Slavic Studies. Vol. 1. 1987. P. 248). Исходя из того, что поэтическая практика Хармса и Введенского указывает скорее на отказ от этих традиций, автор предпочитает интертекстуальное чтение, применяемое им к стихотворению Хармса «I Разрушение», в котором он видит выражение дискуссий, будораживших прессу в 1929 г. и касавшихся сокращения недели от 7 до 6 дней. Анализируемая поэма опубликована: Хармс Д. Собр. произв. Т. 2. Bremen: K-Presse, 1978. P. 13—14.

4

Эта анкета, написанная в причудливой манере, опубликована в статье: Жаккар Ж.-Ф., Устинов А. Заумник Даниил Хармс: Начало пути. Ленинградское отделение Всероссийского Союза поэтов было организовано в 1920 г., первым его председателем был А. Блок (см.: Блок А. Собр. соч. Т. 6. М.; Л., 1962. С. 435—436, по поводу условий приема). Вечера были бурными, особенно по пятницам, когда встречались все «исты». Отзвуки этих вечеров можно найти у А. Шварца: «Заумники и акмеисты, имажинисты и символисты, футуристы и пролетарцы, эмоционалисты и множество еще всяких «истов», имена же их ты, Господи, веси, заменяют друг друга» (Шварц А. На лекциях и на собраниях // Ленинград. 1925. № 25. С. 16). Автор упоминает еще и о критиках, которых он делит на две группы: на тех, кто интересуется вопросом «Как сделано?», и тех, кто задается вопросом «Кому это нужно?», то есть на формалистов и социологов. Н. Тихонов вспоминает: «А там за ними, точно племена поэтических джунглей, ринулись, ошеломляя читателя, ничевоки, биокосмисты, появились даже коекаки и обереуты. Один из поэтов провозгласил себя Председателем Земного Шара, наследником Хлебникова» (Тихонов Н. Двойная радуга. М., 1964. С. 516; речь идет о поэте А. Туфанове).

5

Хармс представил для вступления в Союз поэтов две школьные тетради фиолетового цвета. На первой было написано: «Даниил Ив. Хармс 1925 направление Взирь За́уми», на другой названия не было. Надо пояснить еще выражение «Председател<sic> Взирь Зауми», которое Хармс употребляет в заявлении о приеме, что доказывает изначальное желание Хармса определить свое место в этом движении, тем более что это выражение возвращает к В. Хлебникову, а вслед за тем и к А. Туфанову, который подписывался «Председатель Земного Шара Зауми». Вероятно, этих девяти стихотворений, содержавшихся в двух тетрадях, было недостаточно для приема Хармса в Союз