Анника с шумом поставила стакан на стол, вода выплеснулась на его поверхность. Вплотную подошла к Томасу:

– Кончай жаловаться на судьбу, посмотри правде в глаза.

– Чего ты хочешь? – спросил он излишне громко. – Чтобы я бросил работу и обслуживал тебя с утра до вечера? Твое желание, пожалуй, исполнится быстрее, чем ты думаешь. Я проиграл, куда ни глянь.

– Боже, что за ребячество? – Анника бросила на него возмущенный взгляд, в котором также пряталось презрение. – Мы произвели на свет двоих детей, и наша обязанность, как родителей, заботиться, чтобы они росли в нормальных условиях. Кончай жалеть себя за то, что ты больше не живешь в кирпичной вилле у воды. Сейчас твой дом здесь, и ты должен извлекать из этого максимальную пользу. Возьми себя в руки, черт побери!

Томас сделал шаг назад.

– Не учи меня, что я должен делать, – сказал он хрипло. Она последовала за ним, сделала два шага вперед.

– А кто иначе сделает это? – воскликнула она. – Ты же вообще не способен принимать никакие решения. Как, черт побери, тебе удается выступать в роли руководителя проекта? Все же невероятно трудно для тебя! Твоя страсть к комфорту граничит с ленью.

Томас оттолкнул ее.

– Я не собираюсь этого слушать, – отрезал он и направился в сторону прихожей.

– Замечательно! – крикнула Анника ему в спину. – Ну и катись, беги от всего, отправляйся на все четыре стороны и найди себе кого-нибудь, кто будет лелеять твое чертово эго!

Он, покачиваясь, вышел в прихожую, дрожащими пальцами надел плащ и сапоги.

С шумом захлопнул за собой дверь.

Редакция отдыхала, утопая в голубоватом свете люминесцентных ламп, компенсирующих отсутствие солнца на улице в это летнее, но хмурое утро. У стола ночного выпускающего редактора не было ни души, и о том, что там совсем недавно кипела бурная жизнь, свидетельствовали лишь расставленные вокруг него в хаотичном порядке стулья и разбросанные по его поверхности ручки, казалось, еще продолжавшие катиться к краям и вот-вот готовые упасть на пол.

Сам главный труженик ночи и его помощники с красными от бессонницы глазами теперь, возможно, сидели с чаем или пивом в кафетерии, расположенном двумя этажами ниже, и пытались снять напряжение, перед тем как разойтись по домам.

Утренняя команда находилась на своих местах в дальнем конце помещения. Собранные и молчаливые, они, конечно, уже с головой ушли в работу, но, поскольку до следующего контрольного срока оставалось еще семьдесят пять минут, целая вечность, могли позволить себе небольшие вольности.

Андерс Шюман наблюдал эту сцену множество раз, но сейчас пытался сохранить ее в памяти.

Вполне возможно, что ему не суждено никогда больше ее увидеть.

Он вошел в свою комнату, поставил чашку с кофе на письменный стол, бросил рядом свежий номер газеты, вышедший из печатного станка всего полчаса назад.

Он всегда приходил на работу рано, в противном случае ему пришлось бы выбирать из двух зол: либо стоять в многокилометровых пробках на автостраде, ведущей из Наки, либо всю дорогу ехать по автобусной полосе, постоянно рискуя нарваться на штраф или предупреждение, а то и вообще лишиться водительского удостоверения.

Однако это утро не казалось ему столь же скучным, как обычно. Воздух был пропитан электричеством, в отличие от почти всех других дней, и тому имелось объяснение.

Всегда легко просыпаться и идти на войну.

Мир гораздо банальнее.

Он опустился на свой стул, чувствуя необычайную легкость в спине и ногах, развернул газету и с интересом принялся читать.

Первая страница получилась отличной, ее украшала фотография печального Джона Эссекса, сделанная в его номере отеля в Берлине вчера вечером. Репортеру «Квельспрессен» Берит Хамрин икона поп-музыки рассказал о своей дружбе с убитой телезвездой Мишель Карлссон, о том, что случилось в роковую ночь, и как он пережил допрос шведской полиции. Фантастика.

Передовица обращалась к теме опасных лекарственных препаратов, которую планировали использовать в качестве главной на Янов день, но из-за убийства Мишель Карлссон она тогда не понадобилась. Сама статья, окончание которой пряталось где-то дальше в газете, содержала довольно обширный список вредных лекарств.

Автор передовицы требовал поставить на место фармацевтические компании, однако сам текст был написан далеко не лучшим образом.

Шеф редакции пожал плечами и принялся листать дальше.

Раздел культуры его по-настоящему порадовал: помимо прочего, там имелись неверятно интересные размышления о будущем телевидения, написанные одним из собственных авторов газеты, а на полосах шесть и семь располагалось само интервью с поп-звездой. Редакция развлечений требовала поместить его на задворки, в их раздел, но Спикен настоял на своем. Шюман улыбнулся, лаская глазами строчки.

«– Мишель Карлссон была замечательной женщиной, – сказал Джон Эссекс репортеру «Квельспрессен». – Наше знакомство продолжалось всего один вечер, но отношения между нами сразу же приняли близкий характер. Мишель обладала живым и острым умом, и оказалось, что наши взгляды по многим вопросам совпадают. Ее смерть – большая потеря, как лично для меня, так и для европейской телевизионной публики. Мишель могла ей еще очень многое дать.

– Тебе виделось какое-то продолжение вашей дружбы после первой встречи? – спросила Берит.

– Я с удовольствием узнал бы Мишель лучше. Мало кто может сразу понять, какой я на самом деле, но ей это удалось. Мы сразу раскрыли друг другу душу, редко с кем я переживал подобное единение. Кроме того, она ведь была невероятно красивой, я мало встречал женщин, которые смогли бы сравниться с ней, а мне на недостаток внимания со стороны слабого пола уж точно нельзя пожаловаться…»

Такой материал дорогого стоил. Весь мир наверняка жаждал скопировать их интервью и купить фотографии. Когда Шюман спросил Берит, как ей удалось заставить парня согласиться на разговор, она лишь сослалась на Господа и на предложение, от которого нельзя отказаться.

Шюман осторожно пригубил горячий кофе из автомата, перевернул страницу и увидел Карла Веннергрена, позировавшего перед дворцом Икстахольм. Репортер «Квельспрессен» поведал о трагедии, потрясшей известных людей Швеции, а Хеландер записал его рассказ. Честно говоря, бросалось в глаза, что при этом он явно страдал от резкой смены временных поясов. Его статья никак не тянула на Пулитцеровскую премию, но зато они смогли взглянуть на печальное событие и с этой стороны тоже.

Шюман продолжил листать дальше и остановился на тексте Анники Бенгтзон о неонацистке из Катринехольма, живущей в грязном подвале. Он сразу забыл обо всем на свете, не отрываясь прочитал об этой молодой женщине, ее намерениях и прошлом, вместе с ней провел ночь во дворце, видел, как тени танцевали в ее глазах.