— Остается план А.

— Нееет!

Выстрел заглушил и крик Янна, и новые распоряжения майора полиции с Таити. Клеманс, как будто безупречно рассчитав заранее свою посмертную траекторию, рухнула на кровать. Глаза у нее были широко открыты, кровь из развороченной челюсти хлестала на страницы романа.

Четверо полицейских в бронежилетах и с автоматами ворвались в бунгало «Хатутаа».

— Она… она умерла? — глупо спросил один из них.

— Нет, она жива! — крикнул кто-то у них за спиной.

Чистый, как ручей, звонкий голос и пробежка газели по затоптанной слонами террасе.

— Она жива, — повторил голос.

Майма влетела в бунгало, дернула за рукав ближайшего полицейского — как возбужденный ребенок, которого взрослые не хотят слушать.

— Элоиза жива! Вы ведь привезли с собой врача и лекарства? Она еще дышит. Ее можно спасти. Ее можно спасти!

— Алло? Алло? Кто-нибудь может мне ответить? Есть еще кто живой у папуасов?

— Мадам Серван? — Шепот в ответ. — Это Танаэ из «Опасного солнца». Я не могу говорить громко, потому что…

— Дайте мне эту девочку, Элоизу, — перебивает ее издательница. — И не надо шептать, Татайе, знаете, у меня на телефоне есть удивительная кнопочка, которая позволит мне увеличить громкость вашего голоса, если я захочу, или заткнуть вам рот… Так вы позовете мне уцелевшую?

— Не могу, — еще тише отвечает Танаэ. — Врачи запрещают Элоизе двигаться. Ее спасли, но она еще слабенькая. Ее, можно сказать, выпотрошили. Теперь ей надо пить, есть и…

— Я и не прошу ее двигаться, — отвечает Серван, — разве что губами пошевелить, это-то можно? Будьте так любезны, это очень важно, то, что я ей скажу, поставит ее на ноги куда быстрее, чем ваши тутти-фрутти!

После этого Серван Астин в течение минуты слышит только неразборчивый гул далеких переговоров. Она догадывается, что там яростно спорят. Наконец в трубке снова раздается голос Танаэ:

— Она согласна. Элоиза с вами поговорит.

* * *

— Так вот, милая моя, говорят, ты плохо себя чувствуешь, но я быстро все расскажу, потому что здесь пять утра, и если Париж просыпается, то я бы легла поспать. Вкратце обрисую тебе ситуацию. Два дня назад Пьер-Ив прислал мне мейлом «Идущую за звездами», не буду повторять тебе все комплименты из его письма, чтобы головка не закружилась, она и так у тебя сейчас не в лучшем виде, и все равно мы потом это используем для рекламы книги. Последнее сильное литературное впечатление убитого писателя — это сработает!

Короче, зная ПИФа, я не накинулась сразу на твою рукопись, а для начала нашла твою фотографию на страничке фейсбука… Ты очень хорошенькая, душа моя, и я подумала, что на него, учитывая, что вы там все в куче живете в ваших пигмейских хижинах, это могло повлиять. Но нет, я всю ночь тебя читала, и в первый раз, он же, сама понимаешь, и последний, чутье ПИФа не подвело… — Серван внезапно начинает хохотать и так же внезапно обрывает смех. — Ладно, детка, не падай в обморок, не хочу, чтобы ты подумала, будто я пренебрежительно к нему отношусь, все совсем наоборот, ПИФ обожал, когда прохаживались насчет его чутья. Ладно, я обещала покороче, так вот в двух словах: детка, ты до неприличия талантлива. Мы издадим твою книгу, больше того, я предлагаю тебе контракт и на следующие двадцать книг.

Робкий голос Элоизы пытается втиснуться между залпами слов:

— Моя рукопись…

— Запачкана? Кровью и ошметками мозгов? Да, знаю, полицейские мне сказали! Но они что, когда тебя чистили, забыли про уши? Я же тебе сказала, детка, ПИФ мне прислал вылизанный файл. Но рукопись ты для меня бережно сохрани. Представляешь — если ты отхватишь Гонкуровскую премию, сколько будет стоить подлинник твоей рукописи, заляпанный мозгами. Кстати, насчет мозгов, дай-ка мне Коломбо.

— Кого-кого? — лепечет голосок.

— Капитана, у меня для него тоже хорошая новость. У вас, у антиподов, там сейчас зима, да? Я бы даже сказала — Рождество!

* * *

— Алло, капитан Марло? Я тебе коротко расскажу, здесь пять утра, так что я не буду надолго устраивать танцы с бубнами. Ночью я собрала редсовет, то есть себя, и мы решили напечатать рукопись твоей жены «Земля мужчин, убийца женщин»…

Янн сидит на террасе «Опасного солнца», прижав к уху мобильник. На аллее вспыхивают мигалки. Жандармы ходят взад и вперед между пансионом и бывшей жандармерией у въезда в деревню.

— Но это рукопись не моей…

— Не твоей жены? Да нет, именно что ее! Пьер-Ив все у нее скатал… кроме стиля, как ты догадываешься, твоя Фарейн — не Жорж Санд, но с точки зрения информации — надо признать, что всю работу проделала она.

Янн прислоняется к стойке из железного дерева, поддерживающей навес.

— На обложке будут оба имени?

— Слушай, унтер, я с тобой на яванском говорю или что? Я тебе сказала, что мы издаем роман твоей жены. Май-о-ра Фа-рейн Мёр-сен. На обложке будет только ее имя, большими буквами. Ты недоволен?

— Доволен, но… разве с именем Пьер-Ива книга не лучше бы…

— Продавалась? Знаешь, не учи меня издательскому делу. Я тебе скажу одну вещь, только ты никому не рассказывай, хорошо, Сан-Антонио?[33] У меня целый шкаф посмертных рукописей ПИФа. Хватит лет на десять самое меньшее. Он выдавал по пять книг в год и никак не хотел понимать, что нельзя печатать больше одной в полгода. Представляешь? Я на тебя рассчитываю, напиши нам хорошее предисловие, пусть тебе поможет эта вундеркиндочка, с которой я только что говорила по телефону. А я пока буду дальше раздавать подарки. Можешь мне словить эту островитяночку… как ее? Маммамиа?

— Майму?

— Тебе не кажется, что Маммамиа звучит лучше?

Янн крутит головой. Майма на террасе, ее допрашивает сидящая за столом напротив нее сотрудница полиции, еще один полицейский, с ноутбуком, пристроившись рядом, все записывает. Они соглашаются отпустить Майму на несколько минут, та не заставляет себя упрашивать, вскакивает со стула и хватает трубку.

— Маммамиа? Здесь пять утра, в пекарнях уже булки лепят, так что я не стану размазывать. Детка, у меня есть идея. Слушай внимательно.

Пито воткнул свою трость в рыхлую землю насыпи и положил к ногам цветочного тики букет пламенных лилий. На Хива-Оа сыпался мелкий дождик, капли были пронизаны светом, заливавшим пляж и деревню. Перед потопом? Глядя на тучи, висевшие на вершинах, легко было догадаться, что в горах хлестал ливень.

Я молча подошла к тики следом за садовником. Мне были видны только курчавые волосы и широкая спина бывшего моряка. Я догадывалась, что он пробудет здесь долго, что будет приходить часто с букетом, собранным по дороге для Титины, чтобы каменные цветы перевоплотились в живые.