— Ушла, — зло сказал один.

«Господи, спаси и сохрани!»

Мужчины покинули дом, но она уже видела главное. Они ее нашли. Несмотря на все меры предосторожности, предпринятые Адрианом! Еще через несколько часов, уже на рассвете, в сад вошел еще один человек — высокий, жилистый и очень внимательный. Все то время, пока он ходил по дому и саду, она чувствовала себя так же, как тогда — с отсеченными волосами и оторванным воротником.

Лишь к обеду, когда июльское солнце раскалило крышу до состояния сковородки, Анжелика заставила тело слушаться, спустилась вниз, забралась на крышу сарая и перемахнула в соседний двор. Она пробралась мимо белья, сохнущего на веревках, миновала будку, в которой изнывала от жары собака, даже не посмотревшая на нее, и через мгновение была на соседней улице.

«Господи, пронеси!»

У нее не было ни особенного выбора, ни ясной цели. Просто весь опыт говорил: там, где ты уже была, ничего хорошего тебя не ждет. Анжелика села в экипаж и приказала ехать на бульвар де ла Мадлен. Но вскоре она велела извозчику остановиться, расплатилась и юркнула в ближайший переулок. Уже через полсотни шагов у нее снова появилось то же самое ощущение отсеченных волос и оторванного воротника.

Еле удерживая себя от того, чтобы побежать, она резко свернула, прошла еще каким-то переулком, еще раз повернула и уперлась взглядом точно в дверь жандармерии. Прежнее жуткое чувство не появлялось. Анжелика мгновение постояла и решительно вошла.

— День добрый, гражданин офицер, — сказала она молодому жандарму. — Я недовольна тем, как вы работаете на республику.

Мужчина опешил, и тогда она шагнула вперед и залепила ему несильную пощечину. Ей сейчас было важно одно: не попасть под статью четвертую секции первой отдела первого второй части уголовного кодекса. Со всем остальным Адриан справится.

«Если он меня вообще здесь найдет».

Охотник потерял Анжелику Беро из виду, когда менее всего этого ждал. Девчонка буквально растворилась! Прямо посреди Парижа.

«Неужели я и впрямь старею?» — удивился он.

Охотник представил себе схему этого места, мысленно прочертил ее маршрут и непонимающе поднял брови. Он совершенно точно не совершил ошибки, вышел на опережение ровно там, где надо, и точно в нужный момент! Однако Анжелики Беро на этой улице не было.

Охотник предположил, что она побежала, добавил расстояния и обошел каждую лавочку, до которой девчонка могла дойти. Пусто. Он вернулся и прошел по ее маршруту ровно столько, сколько нужно, и увидел то, на что поначалу не обратил внимания.

Охотник рассмеялся, вошел, поговорил с красным от возмущения жандармом. Уже спустя минуту перед ним распахнули тяжелую деревянную дверь, стянутую в двух местах железными полосами. Анжелика Беро спиной вжималась в угол камеры и смотрела на него глазами затравленной дичи.

Когда стало известно, что в тюрьме Карм тоже раскрыт заговор, Жозефина, всегда разумная и сдержанная, не выдержала. Арестанткам пришлось приводить ее в чувство.

— Тише, все будет хорошо. — Женщины заливали ей в рот холодную воду, а жемчужные зубки стучали о стакан.

Через день во дворе раздался чавкающий звук гильотины. Женщин по одной стали вызывать на допросы. Вскоре первую крупную партию воющих заговорщиц потащили этажом ниже — отсекать волосы и отрывать воротники.

Терезия встала, на подгибающихся ногах подошла к двери и замолотила кулаком.

— Эмиль! Где тебя черти носят, Эмиль?!

По коридору затопали, и в окошке появилось пухлое лицо охранника.

Терезия сунула ему крупную купюру, извлеченную из лифа.

— Дай-ка мне лист бумаги. Только скажи, чтоб записку сразу отнесли. Где бы он ни был!

— Комиссару Тальену? — поинтересовался Эмиль.

— А кому еще?! — разозлилась Терезия.

Эмиль ощерился остатками зубов, сбегал за бумагой и пером.

Терезия немного подумала и размашисто написала:

«Я умираю оттого, что принадлежу трусу».

Когда Адриан вернулся из Ингольштадта, дом был пуст, а на земле в саду виднелись отпечатки мужской обуви разных размеров. Он сделал все, чтобы извести эту тварь, но она, уже погибая, извернулась и укусила.

Адриан двинулся по Парижу, накупил газет и начал искать названия и адреса тюрем. Их оказалось больше, чем он думал, и везде прямо сейчас шло массовое уничтожение заключенных. Новенький термин «амальгама» позволял соединять самые разные дела, махом отправлять на гильотину всех.

«Анжелика, где ты?»

Видит бог, он нашел бы способ вытащить любимую, если бы имел хоть какое-то представление о том, где ее держат. Перебирать все тюрьмы одну за другой было просто нереально.

Адриан хорошо понимал, что в списке на уничтожение он сам должен стоять под номером один. Его арестовал бы первый же агент якобинцев, а в тюрьмах их невпроворот.

Ситуация была тем более нестерпимой, что он видел: парижане изменились. После того как Робеспьер указал на существование заговора против республики внутри конвента, каждому санкюлоту стало ясно, что это не просто новый король, а сама смерть, воплощенное зло.

Запах ужаса буквально висел в воздухе. В тюрьмах не прекращались казни. Продлись так еще немного, и в стране просто никого не останется. Только вождь и его народ, судорожно рукоплещущий, живущий под круглосуточной угрозой гильотины.

Да, Франсиско Кабаррюс и те люди, которые его поддержали, намеревались предпринять какие-то шаги, но когда они будут сделаны? Адриан присел на лавочку в парке, еще раз пересмотрел газеты. Все сходилось на том, что эта шаткая конструкция держится на одном-единственном символе, на том негодяе, обожествленное имя которого мелькало на каждой странице всех газет.

Был только один способ вернуть Анжелику и остановить этот кошмар.

Комиссар Жан-Ламбер Тальен получил записку Терезии вечером, когда пришел домой. Он достал бутылку вина, поставил ее на стол перед собой, сел и уставился на крупные буквы.

«Я умираю оттого, что принадлежу трусу».

Тальену было двадцать семь лет, и в его жизни хватало женщин. Он видел смерть, знал страх. Ему нечего было сказать Терезии.

Утром он поднялся со стула, сунул так и непочатую бутылку в шкаф, помылся, сменил белье, тщательно оделся, туго перетянул пояс, примерил, как ляжет небольшой кинжал, и чуть ослабил пояс. Тальен поиграл мышцами, убеждаясь в том, что они сработают так, как надо.

Инициативу следовало перехватить сразу, с самого начала заседания. Вариантов было два: Робеспьер вне закона или же мертв.

Аббат получил известие о том, что совет полным составом выехал в Париж и вот-вот будет на месте, утром 27 июля 1794 года. Это было несвоевременно. Сегодня в конвенте кое-что решалось, но игнорировать визит Аббат не мог. Совет выехал по его душу.