рядами. Под бело-красно-голубыми полосатыми навесами здесь продают фрукты и овощи, майки, специи, детские вещи, колбасу, сыры и дымящиеся макароны.

Здесь же открытые ряды — с сувенирами, псевдопровансальской керамикой, картинами, старинными деревянными инструментами, подержанными пластинками, портретами киноактеров и даже, иногда, со старинным французским серебром.

В воскресенье на сен-тропезском рынке можно купить 30 сортов маслин, которые продаются здесь в огромных керамических горшках, и 50 сортов сыра. Насколько видно глазу, высятся горы апельсинов, сыров, свежих помидоров, тут же белые джутовые мешки с травами и специями, рядом кто-то продает мыло, вручную произведенное здесь же, в Провансе, источающее ароматы ромашки и липы. Есть здесь также палатки с рыбой. В соседних — торгуют мятой. А еще дальше можно купить сласти, и не какие-нибудь, а целые километры старомодного лакричного кружева, свернутого в рулончики.

Неподалеку какой-то старик играет на аккордеоне, а дети выстраиваются в очередь к карусели.

Брижит приходит на рынок ближе к полудню. Она покупает сыр, фрукты, овощи, хлеб, причем останавливается только возле тех торговцев, которых хорошо знает. Она редко, вернее сказать, никогда, не смотрит в глаза завсегдатаям рынка, да и те сами стараются держаться поодаль. И никогда не делают этого в присутствии туристов.

Ее вспыльчивый характер стал притчей во язы-цех. Ни для кого не секрет, что ее легко вывести из себя, и тогда всем не сдобровать.

Однажды, пару лет назад, ее заметили двое каких-то туристов. Не говоря ни слова, они почти вплотную подошли к ней и сфотографировали. То была сцена, происходившая буквально тысячи раз на протяжении ее жизни. Однако стоит чему-то подобному произойти здесь, на рынке, то держись обидчик, ты еще пожалеешь о своей дерзости. Брижит с проклятиями обрушилась на горе-туристов, рискнувших ее сфотографировать, и даже съездила по физиономии тому, у кого был фотоаппарат.

А ведь когда-то здесь все было совсем не так. Было время, когда она могла позволить себе не спешить, когда люди не таращились на нее, как на выставленный напоказ товар, словно она — не женщина, а какая-нибудь спелая дыня, или же лучший fougasse, что означает провансальский оливковый хлеб; когда она могла не таясь понюхать фрукты, попробовать маслины или же просто прогуляться босиком по Пляс-де-Лис.

«Но стоило ей превратиться в звезду, — говорит Ален Спада, — как люди начали проявлять интерес к ее жизни. Когда же из просто звезды она превратилась в явление мирового порядка, не осталось даже самых последних шансов на то, что она сможет жить обыкновенной человеческой жизнью».

Ее приятель Джо де Салерн признает: «Это печально». Ведь для него и других местных жителей рынок — это не просто место, где можно купить сыр и фрукты, овощи и хлеб, это также место, где можно переброситься друг с другом последними новостями, посплетничать, ощутить себя частицей городской жизни.

В разгар сезона Салерн ведет по местному радио прямые репортажи с рынка. Но в мертвый сезон, когда туристы оставляют город и он снова становится достоянием его жителей, наступает время сполна насладиться жизнью.

Вы ощущаете ее на вкус и на запах, и лучше всего, если вы прогуляетесь по рынку с де Салерном.

Вот он обменивается рукопожатиями со стариками. Когда мимо проходит пожилая дама, он прикладывает пальцы к козырьку своей новой бейсбольной кепки. Затем пускается в объяснения на своем журчащем провансальском диалекте, почему, например, эти маслины лучше тех. Де Салерн убеждает женщину за прилавком дать вам попробовать paté — лучший из всех паштетов, уверяю вас, ибо он домашнего приготовления. Он протягивает вам piment и уверяет, что лучшего вы ни разу не пробовали.

И когда вы воскресным утром тусуетесь с местными обывателями на рынке, а затем сидите вместе с ними в кафе, наслаждаясь до обеда пастисом и кто-то подает на стол свежий фенхель, а кто-то другой нарезает свежие помидоры, а еще откуда-то на столе появляются свежие артишоки — вот тогда-то вам становится ясно, что это такое, рынок, le marché.

Именно в этот момент вы начинаете понимать, что украдено у Брижит — простые человеческие радости.

«Она приходит сюда, но никогда долго не задерживается, — поясняет Салерн. — Это не для нее, — продолжает он. — Ведь она не может перестать быть Брижит Бардо».

«Поймите, ведь она просто не в состоянии взять и перечеркнуть свой звездный статус. Даже если бы ей того хотелось. Но то исключено».

Зимнее солнце просачивается сквозь листву платанов каким-то особым светом, и Спада негромко добавляет: «Возможно, так было с самого начала».

СКЛОЧНАЯ ОСОБА

рижит по натуре ужасная склочница. На протяжении почти сорока лет она активно использовала своих адвокатов и суды, с тем чтобы хорошенько прижать тех, кто осмелился ей перечить. Стоит ли удивляться, что, привыкнув карать, она сама не раз была вынуждена тратить время и деньги на то, чтобы оградить себя от судебных преследований.

Её болезненное пристрастие к юриспруденции не ослабло с возрастом. И если вы прислушаетесь к самым нелицеприятным слухам, которые ходят о ней, наверняка найдутся люди, которые скажут, что Бардо недурно увеличивает свои доходы за счет тех сумм, что ей то здесь, то там удается отсудить. Однако все это неправда. Разумеется, кое-кто, тем не менее, склонен верить, что именно деньги являются, в первую очередь, причиной того, что она с такой настырностью устраивает одну тяжбу за другой. Другие же считают, что это всего лишь один из способов напомнить миру о своем существовании.

По всей видимости, Брижит не забыла, как ловко ее отец в 1952 году воспользовался услугами адвокатов, дабы защитить честь своей дочери после того, как она снялась в картине «Девушка без вуали».

Через несколько лет ей показалось, будто один парижский журнал неправильно привел ее слова и в искаженном свете представил ее мнение. Недолго думая, Брижит напрягла свои «юридические мускулы», поручив адвокатам добиться судебного решения об изъятии тиража журнала из газетных киосков. Правда, Брижит в этом деле была еще новичком и к тому же столкнулась с противником, который провел на «юридическом ринге» не один год. Журнал успешно отстоял свою правоту, представив суду веские доказательства того, что Бардо лично, причем в письменном виде, дала согласие на публикацию серии материалов о своей персоне.

В 1958 году отец с дочерью объединили силы с тем, чтобы поставить на место «Комеди Комартен», — небольшой парижский театрик, задумавший озаглавить свое последнее ревю «а Vа Bardot». К этому времени Бардо уже была звездой № 1 французского экрана и сочла себя вправе подать на театр иск,