Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А если я представлю его так: «Стив — известный художник», что вы о нем подумаете? Наверное, решите, что ему можно позавидовать: у него же талант, амбиции, творческие способности, незаурядный ум.
Стив — реальный человек, и оба описания ему подходят. У него действительно биполярное расстройство, и он на самом деле талантливый художник. Как характеристика «маниакально-депрессивный» влияет на ваше отношение к Стиву как к художнику? Кажется ли он вам теперь творцом-мучеником? Считаете ли вы, что его творческие способности ограничены из-за поведенческих проблем? Или вы думаете, что он творит между приступами болезни? А что сам Стив думает о себе? Считает ли он себя художником, страдающим от депрессии, или видит себя больным, который любит рисовать?
Собственное отношение к подобному ярлыку или диагнозу, каким бы он ни был, определяет, считаем ли мы, что у нас какая-то болезнь или расстройство или что, помимо этого расстройства, в нас нет вообще ничего примечательного. Я замечаю, что многие молодые люди часто считают себя жертвами и используют свой диагноз или плохо поддающиеся контролю эмоции, которые часто описывают каким-нибудь сильным словом вроде «тревожность» или «депрессия», как оправдание того, почему они не живут той жизнью, какой хотели бы. Ярлык становится частью их идентичности. И я это вполне понимаю: в двенадцать лет у меня диагностировали депрессию, назначили антидепрессанты, и чуть ли не до тридцати я считала, что страдаю от этого расстройства.
Но и из личного опыта, и из наблюдений за клиентами я сделала вывод, что такой ярлык можно осторожно снять. Важно научиться отделять себя от подобных ярлыков и диагнозов, относиться к этому как к динамическому процессу, а не перманентно присущей нам особенности. Как известно, когда мы меняем отношение к себе, то начинаем замечать новые возможности.
«От эйфории в психбольницу», Карла, 27 лет
О себе: мне пришлось смириться с потерей энергии, позволить себе исцелиться и жить только для себя. Временами было странно и страшно, а порой просто здорово.
В двадцать один год я пережила настоящую эйфорию: поступила в один из лучших университетов, отлично училась, даже стала членом университетского совета. У меня были огромные амбиции и полная уверенность в том, что все получится и я способна изменить мир.
Был у меня секрет, о котором знали лишь близкие родственники и несколько друзей: в четырнадцать лет мне поставили диагноз «биполярное расстройство». В восемнадцать я стала христианкой. Мне говорили, что излечить меня сможет только Господь, а не психологи. Поверив во все это, я перестала принимать лекарства.
И вот мне уже двадцать один; с четырнадцати лет, когда я впервые побывала в психиатрической клинике, ни одного серьезного приступа у меня не было. Но на последнем семестре последнего курса друзья стали замечать, что я изменилась. Я перестала спать, стала говорить слишком быстро, пыталась все время что-нибудь делать — все это выглядело странно. А мне казалось, что они все стали такими скучными, слишком осторожными, покорными. В итоге я разгромила офис в общежитии, меня забрали в полицию, потом отправили в больницу, а оттуда в дорогую психиатрическую клинику. Я все спрашивала себя: «Почему я снова вернулась сюда?» Я провела там неделю, постоянно принимая успокаивающие препараты. После того как состояние стабилизировалось, меня отпустили домой к родителям.
Я смогла завершить учебу. На выпускном, когда все вокруг радовались и смеялись, я рыдала, потому что не представляла, что меня ждет дальше. Единственное, что я осознавала, — это то, что мой мир, еще недавно такой многообещающий, рушился. Как будто дорогая красивая фарфоровая кукла упала на пол и рассыпалась на осколки.
Сейчас мне двадцать семь, последние шесть лет были потрачены на реабилитацию, озарения, жалкие падения и перерождение. Собрать жизнь по кусочкам и сложить из них красивую картину оказалось очень сложным делом. Умственно и эмоционально я чувствовала себя жертвой катастрофы, как будто мне нужно было заново учиться ходить, говорить, жить. Мне пришлось сформулировать новые мечты, найти новые способы выживания и достижения успеха.
Печать, налагаемая обществом на таких, как я, оказывается практически несмываемой. При этом люди почти ничего не понимают и не знают о таких болезнях. Поэтому я могу рассказать о своих проблемах лишь тем, кому доверяю и кто способен поддержать меня. Некоторые мои родственники до сих пор ничего не знают, но все мои немногочисленные друзья в курсе. Я планировала многого достичь к тридцати годам, и мне стыдно, потому что почти ничего из этого не удалось. Я испытываю неловкость еще и потому, что очень не хочу, чтобы кое-кто из тех, кто меня знает, скажем мой работодатель, узнали обо всей этой истории.
Я прошла долгий путь к тому, чтобы принять свой диагноз, признать, что хочу вылечиться, смириться с тем, что психологи и лекарства будут сопровождать меня всю жизнь. Мне нужно было понять, что моя внутренняя нестабильность — не моя вина, а результат нарушения химических процессов в мозге. Лекарства помогают этот дисбаланс исправить, чтобы я могла идти к достижению своих целей.
Но никакие лекарства не помогут мне научиться принимать и любить себя. Если я смотрю на себя как на больную, то начинаю себе внушать, что я урод и никто меня не полюбит. Мне казалось, что правильнее всего будет покончить жизнь самоубийством; я даже обдумывала разные способы. Я вступала в отношения с контролирующими, склонными к насилию женатыми мужчинами, которые мне только вредили и не были намерены ни полюбить, ни понять меня, а я надеялась, что почувствую себя нужной и любимой или хотя бы отвлекусь на время.
Когда же мне удается почувствовать любовь к самой себе, когда я веду сама с собой мягкий, добрый разговор и позволяю себе получать удовольствие от жизни, я вовсе не чувствую себя психически больной. Я стремлюсь получать впечатления, которые поднимают мне настроение, например пою или играю на сцене, работаю с детьми из неблагополучных семей, провожу время с близкими друзьями или наставниками, дающими мне необходимые позитивные эмоции.
После долгих лет, в течение которых я пыталась выглядеть «нормальной», я позволила себе просто лечиться и восстанавливаться. Я все еще стараюсь смотреть на себя просто как на женщину, которая приближается к тридцатилетию, а не как на пациента с маниакально-депрессивным расстройством. Сейчас, в двадцать семь, я чувствую себя гораздо лучше, чем раньше. Моя жизнь доказывает, что мы можем пережить любые неприятности, даже самые страшные, и принять решение, что в будущем будем мудрее и сильнее, хотя и сохраним все свои особенности и странности.
Отказ от ярлыков
Каждый, кому ставят сложный диагноз, вполне по-человечески стремится отрицать или не признавать его, потому что практически тут же начинает чувствовать себя уродом или ненормальным. Карла пыталась бороться с навязанным ей ярлыком, но поняла, что для исцеления и сохранения мира в душе ей придется принять диагноз и научиться с ним жить. Она поняла, что биполярное расстройство — это ее состояние, но не она сама. И это очень важное осознание. Таким образом Карла признала, что депрессия влияет на ее жизнь, но не должна быть важнейшим элементом ее существования и не определяет ее как личность. Она ищет и находит способы мягко провести черту между собой и своей болезнью.
