Всемил шел словно на потеху, но едва он протянул руку, как Волчонок отпрянул с завидным проворством, припадая на колено. Растопыренные руки воина схватили пустоту. Но Всемил не был бы одним из лучших бойцов, если бы дал какому-то заморышу обмануть себя. Он выровнялся и замахнулся снова…

И опять Волчонок увернулся от него легко, словно у него не было костей.

Это разозлило Всемила.

— Ну, держись, Недоносок! — рявкнул он, сжимая кулаки. Потеха кончилась, начинался настоящий бой.

Парнишка сообразил это быстро. Махнув рукой, он опрометью бросился бежать, но запнулся обо что-то в глубоком снегу и растянулся во весь рост.

Стая грянула дружным хохотом. Всемил приостановился и, наклонившись, поймал его за шею, прижимая к снегу.

— Попался, Волчонок, — прошипел он, занося другую руку, чтобы примерно отлупить мальчишку.

Но Волчонок не желал покорно лежать животом на сугробе. Не пытаясь подняться, он перевернулся на спину с быстротой змеи, сжимаясь в комок, неуловимым движением сунул руку в сапог, и не успел Всемил размахнуться для удара, выбросил вперед и вверх правую руку…

Стая ахнула в голос. Всемил застыл с поднятой рукой, разинув рот и выпучив глаза, потом медленно поднес вторую ладонь к животу, качнулся и, как подкошенный, рухнул на колени, заваливаясь на бок.

Вскочив на ноги, Волчонок стоял над поверженным, судорожно сжимая в кулаке нож. На лезвии еще были заметны следы крови.

— Я не хотел, — пролепетал он, не отводя глаз от корчащегося на снегу Всемила. — Он сам! Сам!..

Всякий, кто заглянул бы в этот миг в лицо Тополя, почувствовал бы страх. С окаменевшими скулами, белое, с остановившимися глазами, оно было перекошено от бешенства и ужаса. Всемил был его человеком, воином его стаи, за которую он, вожак, был готов перегрызть глотку любому. Более того — Всемил был мужем его дочери. Перед глазами сквозь туман ярости проступило бледное личико Ланы, прижимавшей к себе недавно родившегося сына. Как он встанет перед нею, как скажет?..

— Взять его, — тихо, одними губами, выдохнул Тополь.

Стая, сомкнув ряды, молча двинулась на Волчонка. Тот отступил, не выпуская ножа из руки и только переводя испуганно мечущиеся глаза с одного сурового холодного лица на другое. Одному против всех ему не выстоять — расправа будет короткой и жестокой.

— Да нате! — вдруг тоненько вскрикнул он, срывая с головы шапку и с маху бросив ее на снег. — Нате, убивайте!.. Все одно не жить…

Кмети остановились, словно напоровшись на стену. Они первыми разглядели то, что так долго высматривал в глазах Волчонка вожак Тополь, — непроходящий страх и отчаянную решимость. Такие глаза бывают только у того, кто видел, как убивают его родных, и самого чудом избежавшего гибели, чтобы потом медленно сгорать заживо от горького осознания невозможности мести. Парнишка действительно хотел умереть.

— Стойте-ка, парни, — нарушил короткое тягостное молчание глухой голос вожака, и лесовики готовно отпрянули в стороны. Тополь шагнул к приросшему к сугробу Волчонку, который смотрел на него с робостью и осторожностью замученного зверька, не ведающего еще, что несет судьба — спасение или новую муку, но уже уставшего верить и разочаровываться.

Тополь сверху вниз глядел на парнишку. Всемила уже подняли и унесли в крепость — еще до заката вожак будет знать, опасна ли рана. А до заката оставалось не так уж много времени — солнце касалось макушек сосен на соседнем холме.

— Охолонь малость, — бросил Тополь парнишке. — Мои псы, ты верно сказал, стоялые, кормленые, да только они волчат не грызут… Поздно уж. Чем тут стоять, пошли с нами.

Он махнул приглашающе, повернулся спиной и ушел в ворота. Ждавшие его у порога свернули за ним. Потом двинулись те, кто только что наступал на Волчонка. Один из них оглянулся и поманил его:

— Чего встал?.. Пошли, тебе говорят!

Парнишка вздрогнул, как от удара. Очнувшись, он осторожно поднял со снега шапку, отряхнул ее о колено и, подхватив свой мешок, крадучись, переступил порог.

На утоптанном до хруста дворе он потерянно остановился, кося глазами по сторонам. Отроки проворно убежали в глубь двора, туда, где углом высилась крытая тесом и землей крыша дружинной избы. Семейные воины расходились вправо и влево, к полуземляным избам, где их ждали жены и дети. Холостые шли к гридням, вплотную примыкавшим к дружинному дому, где сейчас собирали вечернюю трапезу. Через приоткрытые двери постепенно густеющими клубами начал выползать дым — гридницы и многие избы-полуземлянки топились по-черному, сберегая тепло.

Забытый всеми, в том числе и вожаком, пригласившим его войти, Волчонок постоял немного, а потом потихоньку, благо никто не обращал на него внимания, повернул назад. Но еще не донес ноги, делая первый шаг, как за спиной тяжело бухнули, закрываясь, ворота. Отрок бросился было к дозорным, что, закутавшись в долгие, до пят, тулупы, опираясь на копья, стояли у воротин.

— Чего застыл? — весело бросил ему один из дозорных. — Сбежать надумал? Нет уж — попался, так терпи!

— Да ладно тебе, Твердята, мальца пугать, — осадил напарника второй. — И так вон белый от страха… Да ты шапку-то одень — глянь, уши-то уж малиновые!

Волчонок все теребил в руках старую драную шапку, которая была ему явно велика, — видать, кто-то раньше сжалился и отдал ее изгою. Он вскинулся было, но уже решил что-то для себя и только буркнул, прижимая шапку к груди:

— Не боюсь я никого…

Но говорить и тем более спорить с дозорными ему расхотелось, и он отвернулся от ворот, бессильно уронив руки. Он был пойман.

— …Ты все еще тут? Что стоишь как потерянный?.. Пошли, неча зря мерзнуть!

Шедший в дружинную избу Тополь окликнул застывшего посреди пустого двора Волчонка. Тот взвился, словно его вытянули хворостиной, глянул через плечо дикими белыми глазами — и сник. Повесил лохматую нечесаную и немытую голову и послушно поплелся за вожаком.

В дружинной избе уже собрались почти все. Сновали, никак не успокаиваясь, отроки. Стойко и трое его товарищей еле поспевали за остальными, уставляя длинный, добела скобленный стол горшками и ендовами и раскладывая караваи свежего хлеба, испеченного только что. В горшках уже дымилась рассыпчатая каша. Пар поднимался вверх, мешаясь с дымком от сложенного из камней очага, что горкой высился у противоположной от входа стены. Некоторые кмети и молодшие уже собрались здесь и ждали только опоздавших и самого вожака.

Здесь трапезовали те, кто не завел своей семьи, — женатые предпочитали лишний раз проведать жен и детишек. Но случалось нередко, что и они не хотели нарушать братства и возвращались по домам только переночевать. Поэтому в длинной, шагов на тридцать, трапезной за столами не было пустых мест.

Втолкнув упирающегося Волчонка в трапезную, Тополь прошел на свое место во главе стола, подавая пример. Все тотчас же заспешили, рассаживаясь на лавках и беря ложки.