– Когда им нужен был от Зигфрида уголь, они вывернули ему руки, пригрозив, что принесут детей в Цех и всем расскажут, что это его дети. Вспомни, как Лена это описывала. Зигфрид был ошарашен: «Мои дети? Почему ты так поступишь?» Он был в шоке, потому что дети были не его.

– Девяносто процентов рассказанного Леной – правда. У Каролины была связь с Зигфридом. Она спала с ним, чтобы спасти Лене жизнь, но Каролина не беременела, не рожала близнецов, и Мюриэль практически прямо об этом сказала. Это Лена родила девочек. Каролина, Мюриэль и Лена жили в подвале Йосси с дочерьми Лены. И по очереди присматривали за малышками. История об участии Лены в Сопротивлении – правда: в результате твоего расследования подтвердились личности полковника Мюллера и Витольда Пилецкого. Уверена, правда и то, что полковник устроил так, чтобы Лену отослали в Гросс-Розен, а не в Освенцим. Я также уверена, что женщина в поезде, предупредив их о том, что сделают с детьми нацисты, лишь подтвердила то, что они и так знали: нацисты отберут у нее детей, как только они приедут в лагерь. История о том, как малышек выбросили в окно, – чистая правда, и ты сам это проверил. Чья была идея, Каролины или Лены, я не знаю, но склоняюсь к тому, что эта мысль пришла в голову Каролине – она явно оказалась сильнее и решительнее Лены, вернее, так было, пока они не приехали в Гросс-Розен. Но на самом деле это не имеет никакого значения. Семьдесят лет Лена скрывала правду о том, что она – мать этих близняшек. Вот и все ответы на вопросы, Лиам. Я просто их не разглядела. Она постоянно говорила «наши дети». Вспомни даже последние слова Каролины: «Ты выживешь и разыщешь наших детей». Не моих детей. И это логично, Лиам. Лена ждала все эти годы, чтобы начать поиски, поскольку не могла признаться Давиду, что убила их дочерей. Она говорила, что многие годы отказывалась обсуждать холокост и все, что касается войны, и с Давидом, и с кем бы то ни было еще. Давид так и не узнал, что у него родились дочери. Помнишь, как она рассказывала, что Давид хотел дочь? Помнишь, как Артур высмеял ее в суде, сказав, что она всегда хотела иметь дочь, а не сына? Она не могла поступить иначе, Лиам. Не могла сказать Давиду, что у него все-таки родились дочери, а она выбросила их в окно поезда и, скорее всего, убила. Лену съедало чувство вины, но она боялась разыскивать детей, пока Давид был жив. Она все хранила в себе, а несколько лет назад просто не выдержала. Ей идет девятый десяток, и если она хочет выполнить свое обещание, то пора это сделать сейчас. Поэтому она и выдумала эту историю о Каролине и захотела вернуться в Польшу, якобы узнать, что произошло с близнецами Каролины. Это было всего лишь прикрытием. Когда я поделилась с ней новостью, что малышки выжили, с ней случилась настоящая истерика. Я такого еще не видела. Она отреагировала так, как могла отреагировать только настоящая мать. А теперь и Мюриэль подтвердила наши догадки. По какой еще причине Мюриэль отказалась бы помочь своей подруге? Подумай об этом. Потому что тогда ей придется открыть правду, и она испугалась, что, сказав правду, может навредить Лене.

– Ты будешь говорить Лене, что все знаешь?

– Не сейчас. Зачем? Она так ранима и чувствительна, что может случиться приступ. Пока будем говорить только, что ты выяснил: близнецы Каролины выжили.

– И как ты намерена выиграть суд?

– Вопрос хороший. Пока еще не решила. Петерсон дал всего две недели, придется поторопиться. Я вызвала в суд врача Лены, он будет хорошим свидетелем. У меня есть ее медицинская карта. Я пригласила в качестве свидетеля мистера Форрестера, агента из Иллинойского департамента по делам пожилых людей. Выложусь по полной. Насколько ты близок к тому, чтобы узнать хоть что-нибудь о детях?

– Одну практически разыскал. Вторая ниточка оборвалась – изначально семья жила во Вроцлаве, но в начале пятидесятых переехала, не оставив адреса. По крайней мере мне его найти не удалось. Не забывай, что Польша долго находилась за «железным занавесом», была коммунистической марионеткой и вся официальная информация была закрыта. Только последние двадцать лет ее рассекретили. Невозможно перерыть все архивы.

– Но одну из девочек ты практически нашел, да? Если найдешь хотя бы одну – большего нам и не нужно.

– Возможно, ее удастся найти. Если она до сих пор жива, если захочет с нами сотрудничать, если согласится давать показания, если вообще знает, что ее удочерили, если знает, что ее выбросили из поезда, если возраст у нее подходящий, если ДНК совпадет… Слишком много «если». Я пытаюсь тянуть за ниточку, но ты даешь мне слишком мало времени.

– Даю столько, сколько есть у меня самой.

– Ладно. Позже поговорим. Я тебя люблю.

Кэтрин вернулась в конференц-зал, где Лена и Глэдис оживленно беседовали.

– Лена, вы готовы закончить историю?

– Я уже почти все рассказала. Почти все, что знала. Когда мы переехали в Чикаго, Давид открыл ателье. А что оставалось делать? Как я вам уже говорила, Давид был прирожденным предпринимателем.

– Только не говорите, что он снова занялся контрабандой сигарет.

Лена засмеялась:

– Нет. Но он купил пару небольших бакалейных лавок неподалеку. И мудро вложил деньги. Мы вместе изучали финансовые рынки и довольно ловко разбирались в происходящем там. Вместе мы основали «Д. Моррис Вудвард Инвестментс». Шестьдесят два года назад у нас родился Артур.

Кэтрин подняла руку:

– Позвольте вас на секунду перебить. Когда вы впервые заговорили с Давидом о близнецах Каролины?

– А какое это имеет значение?

Кэтрин пожала плечами:

– Этот вопрос может возникнуть во время слушания.

– Наверное, года четыре назад.

– А раньше никогда не заговаривали? Вы хотите сказать, что никогда не рассказывали Давиду о девочках? Впервые только четыре года назад?

– Верно. Я уже говорила вам, что хотела жить дальше, а не вспоминать то, что случилось во время войны. Это правда, что я рассказала свою историю в «Яд ва-Шем» и принимала участие в организациях тех, кто пережил войну, но никогда не рассказывала о своих личных переживаниях, пока не обратилась к вам. Мы с Давидом не обсуждали войну. Для нас обоих эта тема была слишком болезненной. Слишком личной. Давид так никогда и не узнал, что произошло у меня с Рольфом. И так и не узнал, как я жила в Освенциме.

– Но четыре года назад вы заговорили о Каролине.

– Я только сказала, что моя подруга Каролина родила девочек-близнецов. Когда она рожала, Давида не было. Он спросил, что с ними стало, и я сказала, что Каролина оставила их в поле. Ни слова о поезде. И призналась, что пообещала подруге попытаться их разыскать, но это казалось невозможным, поэтому я даже не пробовала. Это все, что он знал.

– Когда мы только начали наши встречи, вы сказали, что именно Давид побудил вас сдержать обещание найти близнецов Каролины.

– Я такое говорила?

– Да, это есть в моих записях.

– Но разве такие мелочи имеют какое-то значение? Я ничего не предпринимала целых шестьдесят лет, потому что не было сил. Слишком тяжело. Я не могла заставить себя искать ребенка, которого сама же выбросила в окно. Не могла без содрогания вспоминать о Каролине. Вы уж точно сможете это понять. – Она смахнула слезу кончиками пальцев.