Наступивший после войны с Грузией почти ледниковый период в отношениях США и России по времени совпал с самой горячей порой президентской гонки в США. Как и в предыдущих кампаниях, тема России и на этот раз вторглась в политические дебаты. Однако скорее косвенно. В 2000 году республиканцы обвиняли демократов, что те строили слишком личные отношения с ельцинской Россией и подвели российский народ. В 2008 году уже демократы обвинили республиканцев в том, что те строили слишком личные отношения с путинской Россией и вели безответственную политику, которая поставила две страны на грань прямой конфронтации в Закавказье. Политики и политические обозреватели спорили, как развивать отношения с Россией, не поступаясь ни американскими ценностями, ни американскими интересами. Кандидат от Республиканской партии Джон Маккейн, с его репутацией непримиримого критика России, делал все возможное, чтобы выставить своего соперника Барака Обаму как неопытного и наивного политика, не понимающего, что делать с Россией. Обама же в период президентской кампании очень осторожно высказывался в адрес России. После избрания новому президенту требовалось не обмануть ничьих ожиданий в части отношений с Россией и убедить склонный к скепсису Конгресс – особенно когда республиканцы в 2010 году вернули себе большинство в Палате представителей, – что американо-российские отношения действительно вступили в более продуктивную фазу. Могла ли новая президентская администрация теперь, по прошествии двух десятков лет после распада СССР, повернуть вспять сложившуюся за десятилетие практику «вздорных» отношений и добиться конкретного результата?

Если за плечами у Джона Маккейна был многолетний опыт в вопросах международной безопасности и оборонной политики, то Барак Обама располагал весьма скромным внешнеполитическим опытом. Хотя он и председательствовал в сенатском подкомитете по делам Европы, но провел всего несколько слушаний, и о его взглядах на Россию было мало что известно. Впрочем, он посетил Россию в 2005 году в бытность сенатором. Тогда Обама сопровождал своего однопартийца Ричарда Лугара в поездке по России и Украине, чтобы обсудить реализацию программ Нанна – Лугара по снижению ядерной угрозы и укреплению безопасности на российских ядерных объектах.

Они посетили тогда Саратов и Пермь, где вели демонтаж ракетных комплексов «Молодец» и «Тополь». По причинам, до сих пор неясным, самолет двух сенаторов на несколько часов задержали с вылетом из Перми и лишь потом позволили самолету вылететь в Москву. Несмотря на эту непредвиденную задержку, напомнившую Обаме времена холодной войны, он вынес из своего визита впечатление, что «судя по всему, процесс экономической, если не политической, интеграции Востока и Запада приобрел необратимый характер»{577}.

Во время первых телевизионных дебатов Обама позволял себе резкие высказывания в адрес России. Весь ход двусторонних отношений, утверждал он, следует оценивать с учетом только что завершившейся войны в Грузии. Россия, заявил Обама, «не может считаться сверхдержавой или державой XXI века и при этом вести себя как диктатура XX века». Далее он говорил, что у Соединенных Штатов и России определенно имеются общие интересы, например в области нераспространения, и что следующий президент США, выстраивая отношения с Россией, должен не «заглядывать в глаза и постигать душу», а руководствоваться интересами США в области национальной безопасности{578}. В ходе вторых дебатов он повторил многие из этих пунктов, но заметил, что центральным вопросом для США на ближайшие годы станет «восстающая Россия», и обещал, что окажет «моральную поддержку» и конкретную помощь Польше, Эстонии и Латвии, а особенно Грузии, в их стараниях противостоять российскому давлению{579}. В комментариях к этим дебатам российские эксперты высказывали серьезные сомнения, так ли уж различается политика двух кандидатов в президенты США насчет России{580}.

Тем временем Обама созвал группу советников и поставил им задачу продумать, как улучшить отношения с Россией и перестроить американо-российские связи, чтобы они были более последовательными, продуктивными и основательными{581}. Участники группы резко критиковали Буша за то, что тот так и не сумел добиться от России сколько-нибудь серьезных шагов по ядерным вопросам, и со своей стороны выдвинули целый ряд инициатив по ядерным вооружениям. В том числе они рекомендовали администрации подходить к проблеме противоракетной обороны «жестко, прагматично и дипломатически» и заручиться сотрудничеством России в период развертывания ПРО. Эксперты признали, что «Соединенные Штаты не располагают достаточно мощными рычагами, чтобы воздействовать на ход внутренних перемен в России мерами принуждения», и потому рекомендовали проводить двоякую дипломатию: вовлекать Россию в сотрудничество по вопросам, касающимся жизненно важных интересов США, особенно в ядерной сфере, и в то же время продолжать программы поддержки демократии. В части отношений России с постсоветскими государствами рекомендовалось продвигать проекты новых трубопроводов на территории Евразии и поддерживать демократию на Украине и в Грузии. Перечисленные рекомендации представляли собой часть более широкой стратегии, призванной оживить сотрудничество с союзниками США и привлечь великие державы, такие как Россия, к решению глобальных проблем{582}.

В период предвыборной кампании началась бурная активность в ведущих экспертных центрах США, как в республиканских, так и в демократических. Многие горели желанием предложить будущему президенту свои рекомендации, как улучшить связи с Москвой и как вообще быть с Россией. Многие их предложения были аналогичны тем, что выдвигались в преддверии президентских выборов 2000 года, разве что на сей раз они звучали более настоятельно: в результате грузинской войны американо-российские связи сильно пострадали. Тем не менее тон в этом хоре советчиков задавали два политических тяжеловеса – бывшие государственные секретари США Генри Киссинджер и Джордж Шульц. Оба осудили отсутствие контактов двух стран на высшем уровне после российско-грузинской войны, призывали к выжидательной политике в деле дальнейшего расширения НАТО и были единодушны во мнении, что «изоляцию России нельзя считать жизнеспособной политикой с дальним прицелом»{583}.