– Шалву тоже сейчас начнут пасти, – заметил Старков.

– Никто его пасти не будет, – возразил Кузьмичев. – Его сразу убьют, как только он засветится.

– Надо его спрятать.

– Как его спрячешь? Он дикий.

– Но они уже готовы пойти на Вахтанга.

– Вот это важно. Очень важно. – Сергей потер ладонью красные глаза. – Слезятся.

– Не выспался?

– А ты?

Оба рассмеялись.

– Спать будем, когда все закончится, – сказал Сергей.

– А оно не закончится никогда, – заключил Старков.

Кузьмичев снял трубку, сказал секретарше:

– Два кофе. – Снова повернулся к другу. – Надо привезти Важу и Шалву и поставить перед ними – без всяких недомолвок – самую конкретную задачу.

– Когда?

– Чем быстрее, тем лучше. А то ведь может так случиться, что нас опередят. Вована недострелили, следователя похитили, остается застукать еще Костю с его Оксаной и можно браться за нас с тобой.

– Колечко сжимается.

– Надо успеть его разжать…

Секретарша принесла кофе и удалилась.

– Напомни Герману, – делая первый глоток, сказал Кузьмичев, – нам нужны как можно быстрее съемки из подвала Зуслова.

В полночь по совершенно пустой улице несся кортеж из дюжины милицейских машин, сопровождающих тяжелые правительственные «мерсы».

Сверкали мигалки, громкая связь предупреждала водителей и прохожих об «особом режиме», через каждые пятьдесят метров вдоль дороги стояли постовые.

Кортеж подкатил к главным воротам главной тюрьмы страны. Ворота медленно открылись, и машины исчезли в чреве тюремного двора.

Съемочная группа программы «Новости», возглавляемая самим Василием Петровичем, находилась на крыше одного из домов и снимала происходящее.

…Кузьмичев еще спал, когда раздался телефонный звонок.

– Бога ради, простите, Сергей Андреевич! – кричал в трубку взволнованный Василий Петрович. – Но через три минуты мы выходим в эфир с информацией о посещении президентом тюрьмы! Думаю, это будет бомба, так как ни одной компании не удавалось еще снять въезд такого кортежа в тюремные ворота.

– Спасибо, – сонно буркнул Сергей, дотянулся до пульта, включил телевизор.

Сначала шла реклама, потом на экране возник циферблат часов, отсчитывающий минуты и секунды, и, наконец, после музыки появился диктор.

– Сегодняшний выпуск новостей мы начинаем с сенсации, – сообщил он. – Этой ночью, а если точнее, в ноль часов шестнадцать минут перед президентским кортежем открылись главные ворота главного следственного изолятора страны.

На экране возникли ночные улицы Москвы, по которым на бешеной скорости несся президентский кортеж в сопровождении милицейских машин. Он пронесся к воротам тюрьмы, которые тут же открылись и впустили его во двор. Ворота закрылись.

– За последние десятилетия ни один из высших руководителей государства не посещал места не столь отдаленные. Остается только гадать, что вынудило нынешнего лидера России сделать такой неординарный жест. Стремление укрепить собственный авторитет? Тогда это холостой выстрел: визит прошел в максимальной секретности – в полночь и без соответствующего оповещения… Просто человеческая слабость – увидеть жуткие условия, в которых содержатся заключенные, и таким образом проявить участие в судьбах изгоев общества? Это трогательно и похвально, но не более… Потому что никакой реальной пользы обществу или заключенным это посещение не принесет. А если нечто третье? Допустим, посещение какого-нибудь конкретного лица? Но, может, не стоит ничего предполагать, а просто жить и ждать. Ведь тайное рано или поздно станет явным.

Цапфик смотрел на Кузьмичева тревожно и напряженно. Сидели они в небольшом ресторанчике, посетителей было мало, охрана, как и всегда, держалась поодаль.

– Вы слышали, – говорил Цапфик почему-то шепотом, испуганно тараща глаза, – наш главный посетил тюрьму?!

– И слышал, и видел. По собственному каналу.

– Ах, даже так? Я сам не видел, мне пересказали. Почему его занесло туда?

– Лучше всего спросить у него самого, – отшутился Сергей.

Цапфик оценил шутку, захихикал.

– Может, присматривал место?

– Думаю, это лучше сделать вам самому, – ухмыльнулся Кузьмичев.

– Для него? – тот все еще не мог соскочить с шутливой волны.

– Для себя.

– Для себя? Почему?

– Сабур выходит.

– Когда?

– В ближайшие дни.

Цапфик перестал есть, отложил вилку и нож, сложил тонкие пальчики на груди.

– Вы меня заложите?

– Какой смысл? – удивился Сергей. – Как бы вы сами себя не заложили.

– Каким образом?

– Страх, стремление уцелеть, отсутствие масштабности в ваших планах.

Тот усмехнулся:

– Да, страх присутствует. Это генный страх… Но он компенсируется хотя бы тем, что в отсутствие Сабура я полностью переключил все структуры на себя… Это, кстати, о масштабности.

– Думаете, он это не просчитает?

– Просчитает, но спустя время. Но я тоже не буду сидеть сложа руки.

Кузьмичев внимательно посмотрел на собеседника.

– Можете расшифровать то, что сказали?

Цапфик поковырял в тарелке вилкой, усмехнулся:

– Конечно могу. У меня нет иного выхода – я завязан на вас. Полностью… Вы это разве еще не почувствовали?

– Вы имеете в виду финансовые поступления?

– Это вы имеете в виду только финансовые поступления… Я наше сотрудничество рассматриваю значительно шире. Я – подконтролен вам. Во всем. Мои структуры почти прозрачны для вас.

– Почти…

– Да, пока почти. Но не все делается сразу… Как ни странно, я доверяю вам.

– Во всем?

– Нет, не во всем. По ряду вопросов у меня возникают подозрения.

– Например?

– Откровенно? Например, за последние три месяца арестованы крупные партии товара в разных таможенных терминалах. Очень крупные – на сотни миллионов долларов.

– По-вашему, я дал утечку информации?

– Я этого не сказал. Но только ваши люди знали о договоренностях с транснациональными структурами.

Кузьмичев усмехнулся и сделал вид, будто собирается уйти.

Цапфик придержал его.

– Если я обидел вас, простите… Коварства в моей речи не было. Я был предельно искренним. Просто обратите внимание на указанные мной факты… А объявлять друг другу войну вряд ли стоит. И у вас, и у меня врагов достаточно.