Сделав несколько глубоких затяжек, он дал задний ход, и мы двинулись дальше.

– Вот это и была бы авария недели, – проговорил он.

Дорога пошла вниз и становилась менее опасной. Угроза гибели в случае аварии миновала, мы ехали по более ровной местности, где не было столь крутых отвесов. Вечерело. Мы залили в бак последнюю канистру бензина, доели хлеб.

– Где ваш ювелир? – спросила я.

– Сначала мы заедем на сук, навестим моего знакомого торговца. Он ждет, что я привезу товар, и будет разочарован, когда увидит, что в машине пусто. Но он, возможно, кое-кого знает.

– В котором часу мы доберемся до Марракеша, если будем ехать, как сейчас?

– К восьми… если не будет блокпостов.

Но при въезде в город нас ждал один блокпост, перед которым скопилось огромное количество машин, вереницей растянувшихся на четверть километра. Почти сорок минут мы ползли к началу очереди.

– Они не только вас ищут, – объяснил Аатиф перед тем, как к нам подошли полицейские. – Им нужны террористы.

Но затор образовался столь плотный, что полицейские, бегло просмотрев наши документы, тут же дали нам отмашку.

Марракеш. Я ожидала нечто историческое. Не была готова к тому, что увижу современные жилые кварталы. Торговые центры с большими международными универмагами. Отели мировых фирм. Запруженные транспортом улицы. Вся экономика города откровенно ориентирована на туристов. Мы припарковались возле знаменитого сука, представляющего собой огромную открытую площадь, где заклинатели змей пугали посетителей своими ползучими гадами, среди людей бегали без присмотра обезьяны, стоял несчастный верблюд, на которого люди взбирались, чтобы сфотографироваться. Мужчины приставали ко всем иностранкам, которые шли в одиночку. Гиды предлагали провести эксклюзивную экскурсию по суку. Я увидела своего соотечественника, американца лет под пятьдесят, в отглаженном деловом костюме, очень чопорного. Он шел с женой, одетой в голубые брюки и рубашку того же цвета. Дорогу ему преграждал какой-то человек, от которого ему не удавалось отвязаться.

– Оставь меня в покое, черт возьми! – рявкнул американец.

Его жена сердито посмотрела на меня, когда я, укутанная в джеллабу и паранджу, проходила мимо, – видимо, не жаловала она наряд восточных женщин.

Обойдя стороной все сувенирные лавки и магазинчики, торгующие коврами, резными и кожаными изделиями, мы прошли по какому-то проходу и оказались на базаре внутри базара. Здесь были мужчины в костюмах, пожилые господа в безукоризненно чистых джеллабах; здесь располагались почтенные заведения, торгующие золотом. Здесь витал дух старинных респектабельных денег Марракеша, отгородившихся от блеяния дешевой торговой арены, которую показывали приезжим с Запада.

Аатиф привел нас в оптовый магазин, где молодой парень лет тридцати, в черной трикотажной рубашке и черных тренировочных штанах с логотипом «Армани», в очках «Версаче» и с множеством блестящих побрякушек на запястьях, в том числе большими часами «Брайтлинг», поприветствовал его небрежным кивком. В одной руке он держал мобильный телефон, еще один сотовый лежал перед ним на столе, на котором я также увидела калькулятор, пачку «Мальборо» и зажигалку, на вид из чистого золота. Парень смерил меня подозрительным взглядом и, ткнув пальцем в мою сторону, спросил у Аатифа, зачем я явилась в его магазин. Во всяком случае, я так интерпретировала его слова, поскольку Аатиф начал излагать (а я слишком часто слышала эту его сказку и почти наизусть выучила то, как она звучит по-арабски) печальную историю несчастной женщины в парандже. Потом его голос изменился, стал жалобным, и я поняла (по его жестам и грустному голосу), что он рассказывает об ограблении, объясняя, почему он приехал с пустыми руками. Парень закурил, демонстративно не предложив сигареты Аатифу, и выпустил дым в лицо моему другу. Мне очень не понравилась его заносчивость. Как смеет это расфуфыренное ничтожество помыкать Аатифом? Почему борьба за выживание, которую ведет честный человек, воспринимается как слабость? Можно было лишь догадываться, как этот хмырь ведет себя с женщинами, относится к ним с презрением, как к вещам, хотя сам, должно быть (но это уж я размечталась), в постели ни на что не способен. Мне очень хотелось скинуть паранджу и отчитать его по первое число за жестокость. Но я знала, что тем самым подпишу себе приговор, и потому сидела и молча слушала, как он поносит Аатифа. В конце концов этот хмырь махнул рукой, прогоняя Аатифа, словно муху, и сказал, чтобы он покинул его магазин.

Аатиф, казалось, был сломлен, имел вид побитой собаки; в его глазах стояли слезы. Я последовала за ним, но потом обернулась и посмотрела прямо на парня. Он встретил мой осуждающий взгляд, сквозь сетку паранджи выражающий ему презрение. Крикнул мне что-то по-арабски. Я продолжала смотреть на него. Он показал на дверь, очевидно говоря, чтобы я проваливала. Я продолжала смотреть на него. Он занервничал, что-то забормотал, гася сигарету и закуривая новую. Потом снова рявкнул, требуя, чтобы я ушла, но все в его голосе и движениях выдавало беспокойство. Я продолжала смотреть на него. Он взял свой телефон и отошел в другой конец помещения, пытаясь сосредоточиться на переписке по электронной почте. Я продолжала смотреть на него. Явно напуганный, он повернулся ко мне спиной. Я вскинула руку, тыча в его сторону указательным пальцем, словно это – орудие обвинения. Он стоял, не зная, что делать. А потом поступил так, как поступают все нахалы, когда им дают отпор. Повернулся и выскочил в заднюю дверь.

Я вышла на улицу. Аатиф, с красными глазами, стоял у магазина и курил.

– Что он вам сказал? – спросила я.

– Он сказал, что я идиот, раз позволил себя ограбить. Из-за меня он остался без товара, и ему плевать, если я на следующей неделе привезу ему полную машину новых изделий. Он также сказал, что в качестве извинения мне придется заплатить ему пять тысяч дирхамов, если я хочу, чтобы он снова начал вести со мной дела.

– Вам не нужно больше иметь с ним никаких дел.

– Но с ним и с его отцом я работаю уже пять лет. Других контактов у меня в Марракеше нет.

– Я уверена, вы сумеете найти кого-то получше – такого партнера, который не ведет себя как избалованный мальчишка.

– Но он был надежный партнер.

– И наверняка торговался за каждый дирхам.

– Ну да, он не самый приятный человек. Но…

– Никаких «но». Поспрашиваете здесь и найдете другого торговца, который с радостью согласится покупать изделия ваших клиентов и будет относиться к вам с уважением. Которого вы, безусловно, заслуживаете.

Аатиф поразмыслил с минуту и показал на небольшой магазинчик на противоположной стороне переулка:

– Вон ювелирная лавка.

Сменил тему разговора.

Аатифу пришлось пойти к ювелиру вместе со мной, ибо я опасалась снять паранджу и вызвать к себе нежелательный интерес. Нас встретил дюжий мужчина с грубыми манерами. Аатиф объяснил, что я хочу продать. Ювелир протянул свою мясистую ладонь, и я опустила в нее два кольца. Он взял лупу и подарил моим украшениям, наверно, секунд десять своего внимания. Потом объявил по-арабски цену Аатифу. Тот, наклонившись, прошептал мне на ухо: