— У меня достаточно проблем со сном, даже и без химических стимуляторов!

Он склоняется и втягивает носом порошок через свернутую трубочкой двадцатидолларовую банкноту. Все это столь хорошо мне знакомо, что на мгновение я задаюсь вопросом, несмотря на туман в голове из-за вина, нереализованной страсти и недостатка воздуха, а не смотрю ли я сейчас один из фильмов с его участием. Возможно, один из поставленных Квентином Тарантино. Потом я начинаю вычислять, что именно для меня хуже — быть застигнутой врасплох и замешанной в скандальной связи с одним из родителей или принимающей наркотики с другим, и понимаю, что выбор у меня не велик: мне нужно как можно быстрее отсюда смыться.

— Итак, что вы тут делали? — спрашивает Знаменитый Папа.

Он смотрит на мое платье. С одного плеча оно спущено. Я поправляю его, но оно распахивается на животе. Единственное решение — полностью его развязать и завязать снова. Поэтому я быстро развязываю пояс, обертываю вокруг себя платье и крепко завязываю на талии бант.

— Я привожу себя в порядок. Я не ждала зрителей.

— Это так здорово — вырваться из Лос-Анджелеса и вернуться в страну, где женщины выглядят как женщины! — В его голосе звучит восторг. Сильный восторг. — Как мне нравятся все эти здешние «сиськи-и-попки»! Это намного здоровее, чем иметь дело с голливудскими красотками среднего возраста с препубертатными телами. Поправляйте все, что желаете!

— Мне нужно подышать воздухом, — говорю я, убедившись, что восстановила приличие. Внешнее. — Думаю, мне надо пойти прогуляться по саду.

— Я с вами, — слышу я второй раз одну и ту же фразу в течение четверти часа. — Эта женщина чуть не свела меня с ума своими вопросами о том, какие дополнительные занятия посещают мои дети, собираются ли они подавать заявку в Гарвард, а также о моих взглядах относительно родительской дисциплины. Одной такой беседы достаточно, чтобы любого довести до наркотиков.

— И что вы ей ответили?

— Я спросил, не могла ли бы она познакомить меня с теми двумя женщинами, которые высветились на экране ее компьютера, когда мы были в кафе.

Мы спускаемся в кухню, и толпа расступается, как происходит всегда, когда появляется Знаменитый Папа. Официантка предлагает нам поднос с миниатюрными тайскими фаршированными блинчиками, и я пользуюсь шансом, чтобы схватить пригоршню. Интересно, замечает ли Знаменитый Папа все это обращенное к нему молчаливое внимание? Началось ли это поклонение внезапно, сразу после того фильма братьев Коэн, или же оно развивалось медленно в течение длительного времени, так, что сначала было незаметно?

Я ищу в толпе Тома, но не нахожу его. Несмотря на завистливые взгляды других матерей, именно он тот человек, рядом с которым я хотела бы сейчас оказаться. Я выхожу в сад вместе со Знаменитым Папой, понимая, что не одна пара завистливых глаз наблюдает за мной. Когда я вдыхаю ночной воздух, не обращая внимания на изморось, и жадно проглатываю еще один бокал вина, мое тело начинает резко расслабляться от успокоения, которое наступает после внезапного шока. «Я не тот человек, который может привыкнуть к таким ситуациям», — думаю я про себя. В этом разница между мной и Гаем. Он изменяет профессионально, в то время как я всегда буду любителем. Я уже чувствую угрызения совести из-за поцелуя, которого даже не было. Я тотчас же решаю никогда больше не позволять себе попадать в подобные компрометирующие ситуации. И все же я снова и снова мысленно прокручиваю эту сцену, задаваясь вопросом, чем все это закончилось бы и случится ли, учитывая подобные обстоятельства, снова. Потому что иногда, когда людям случается заглянуть за край пропасти, они решают, что лучше им отступить на несколько шагов назад, несмотря на то, что открывающийся вид великолепен. Но чем больше я думаю об этом, тем больше меня тянет в гардеробную комнату.

— Беспокоит ли вас то, как люди ведут себя вокруг вас? — спрашиваю я Знаменитого Папу, подыскивая тему для беседы, чтобы отвлечься от своевольных мыслей.

— Что вы имеете в виду? — осведомляется он, громко фыркая. Мы достигли конца сада, и это заняло добрых пять минут. В углу рядом с газонокосилкой, на которой ездят верхом, и сооружением для лазания, которое вы найдете в любом приличном лондонском парке, притулился старенький садовый домик пастельных тонов с маленькой верандой и подоконником, уставленным горшками с живыми растениями. Вокруг окна развешаны маленькие мигающие лампочки.

Он толкает дверь.

— После вас! — произносит он с напускной галантностью. — По правде говоря, Люси, я не часто общаюсь с людьми, которые не знамениты. Знаю, что это звучит высокомерно, но это правда, и иногда такие люди забывают, кто они на самом деле, поэтому мне интересно быть вместе с настоящими людьми. Непредсказуемо. Как та женщина, которая возглавляет родительский комитет. Жутко смешная! Я поставил перед собой цель — развратить ее. Вы можете назвать продажных типов, но сами вы не из таких.

— Откуда вы знаете?

— Интуиция, — отвечает он.

Мы нагибаемся, протискиваясь сквозь маленькую дверь, но внутри так просторно, что можно стоять, выпрямившись во весь рост.

— Я знаю, что в реальной жизни я мельче, чем на экране. Не говорите мне банальности, расскажите лучше о том, чего я не знаю.

— Именно это я и хотела… сказать. Вы ожидаете, что вас будут развлекать, но жизнь многих из нас не такова. Нам приходится самим развлекать себя.

— Люси, когда я с вами, то знаю — скучать не придется! — Он выдвигает маленький детский стульчик, садится и выкладывает еще парочку кокаиновых дорожек. Я осматриваю раковину в углу и с удивлением обнаруживаю, что если повернуть крошечный детский кран, то льется настоящая вода.

— Вы не должны делать это здесь, — протестую я, поворачиваясь и выглядывая из окна, на случай если тут появятся другие родители. — Спрячьте все! Эта вечеринка другого рода.

— Между прочим, я его там видел. Среди всех этих пальто, наподобие художественной инсталляции, — игнорируя мое замечание, сообщает Знаменитый Папа.

— О чем вы? — нерешительно спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

— Я видел Мелководье. В той комнате, вместе с вами. Но я ничего никому не скажу о вашем маленьком секрете, если вы не расскажете о моем.

— Но это все совсем не так! — протестую я. Нет ничего хуже, чем быть обвиняемой в неверности, не вкусив ни одного из ее удовольствий.

Тогда он встает и театрально декламирует со сносным английским произношением:

Что требует от женщины мужчина,

Как ни мгновений утоленного желанья?

Чего желают жены от мужчин?

Мгновений утоленного желанья.

— Люси, это то, вокруг чего вертится весь мир. Уильям Блейк это знал. Я это знаю. Там, откуда я прибыл, все этим занимаются, в этом нет ничего такого!

— Но вы не понимаете! Для меня — есть. Я люблю своего мужа, давно и сильно.