— Негодница! — с чувством сказал он. — Пойдемте танцевать, и я постараюсь покрепче наступить вам на ногу, чтобы вывести из строя на остальное время.

Я рассмеялась, и мы пошли танцевать. Потом я танцевала с Джорджем Гиллеспи, и с сэром Клайвом, и с майором Петерсоном, и со всеми другими моими знакомыми, и последний танец оркестр заиграл ровно в одиннадцать часов. Затем музыканты стали укладывать свои инструменты, но сэр Питер Лаверок стал просить их сыграть еще один танец, чтобы он мог потанцевать со мной.

— Извините, — обратился к нему Джеймс, но его тон звучал настойчиво, — я обещал леди Лейси, что доставлю мисс Лейси домой в одиннадцать часов, и нам уже пора идти.

Сэр Питер бросил испытующий взгляд на лицо Джеймса, затем на мое смеющееся лицо.

— Полно, Джеймс, — сказал он. — Совсем не дело, чтобы вы с мисс Лейси возвращались одни по Гей-стрит. Это небезопасно. Давайте-ка мы вместе проводим мисс Лейси домой, а потом вернемся обратно.

— Неплохо, но я не просил вас об этом.

— А я настаиваю, — упорно стоял на своем сэр Питер. — Что вы скажете на это, мисс Лейси?

Джеймс Фортескью подал мне руку с видом полнейшего равнодушия, но при этом со значением сжал мне пальцы.

— Мне не хотелось бы беспокоить вас, сэр Питер, — вежливо ответила я. — Позвольте попрощаться с вами. Надеюсь, мы увидимся завтра. — Затем, когда мы с Джеймсом уже выходили из зала, я вполголоса сказала ему: — Если бы я не была леди, то сейчас с удовольствием стукнула бы вас.

Он громко рассмеялся и повел меня к выходу.

— Вы предпочитаете взять портшез? — спросил он. — Или не боитесь мороза и мы могли бы прогуляться?

Воздух был ледяной и обещал скорый снегопад. Я чувствовала, что этому здешнему воздуху не хватает чего-то, в чем очень нуждалась я сама. Я запрокинула голову и глянула в чернильно-синее небо, усеянное яркими звездами. Я так скучала по моему родному дому со слабым ароматом каштанов в воздухе и легким намеком на запах прелой травы. Но сегодня я была очень далеко от Вайдекра!

— Давайте пойдем пешком, — согласилась я.

Мы вышли под звезды, и я накинула на голову малиновый капюшон моей новой мантильи.

Одна моя рука покоилась в теплом уюте меховой муфты, другую прижал к себе Джеймс. Это была бриллиантовая ночь, яркая, какими только могут быть ночи зимой. Огромные, как луговые цветы, звезды были разбросаны по всему небосводу, и луна казалась укрывшейся за какой-то дымкой, что всегда предвещало морозы. Наши башмаки звонко стучали по каменной мостовой, мы пошли вверх по улице Ассамблей ровным спорым шагом и скоро оставили позади толпу, валящую из дверей особняка, где был бал. Носильщики портшезов наперебой приглашали седоков, и факельщик, совсем маленький мальчишка, подбежал к нам и обратился к Джеймсу:

— Посветить вам, сэр?

— Сегодня достаточно ясная ночь, — мягко ответил Джеймс и полез в карман за мелочью.

Я смотрела на ноги мальчишки. На нем были башмаки, но подметки совсем оторвались, и он привязал их веревочками. Его голые лодыжки были синие от холода и покрыты блошиными укусами. Грязные лохмотья, которые когда-то были бархатными брюками, заканчивались чуть ниже колен. На нем был рваный жакет с оторванными манжетами, сквозь рукава проглядывали худые плечи и руки. Мальчишка принадлежал к тем, которые живут за счет своей маленькой удачи, понемногу подворовывая и попрошайничая. Я видела бедность в Экре, но бедность в деревне ничто по сравнению с горькой нуждой в самых элегантных городах. Я не понимала, как можно провести всю жизнь в довольстве и красоте и не замечать этой нужды рядом с собой. Но городские власти тщательно прятали ее от глаз своих богатых гостей, чтобы не шокировать их. И мы — те, у которых были деньги, много свободного времени и христианское милосердие, — мы не любили видеть чужое горе.

— Вот тебе, — добрым голосом сказал Джеймс, и парнишка посмотрел на него благодарно.

Ему исполнилось, вероятно, лет четырнадцать, но он был такой маленький и худенький, что выглядел много моложе. Что-то в его лице — то ли широкий лоб, то ли глубоко посаженные глаза — привлекло меня.

Пока я смотрела на него, поющий гул Вайдекра вдруг обрушился на меня подобно водопаду и затопил собой уличные шумы. Я видела перед собой бледное заостренное личико, и чей-то голос звучал у меня в ушах: «Возьми его домой! Забери отсюда!» Этот голос звучал так горестно, что можно было подумать, это его мать молит меня.

— Я хочу взять тебя с собой, — произнесла я, будто это было самой простой вещью в мире. — Я увезу тебя.

Его острое личико, казавшееся желтым в свете факела, обернулось ко мне.

— В Экр? — спросил он удивленно.

И тогда я узнала в нем одного из тех детей, которых забрали когда-то для работы на северных мельницах и которые не вернулись оттуда.

— Да, — сказала я и улыбнулась, хотя готова была разрыдаться. — Да, — повторила я. — Я — Джулия Лейси. В Экре сейчас все приходит в порядок, и ты сможешь работать, если согласишься вернуться. Я — подруга Клари Денч, и Мэтью Мерри, и Теда Тайка. Они все уже работают и получают жалованье. А Ральф Мэгсон вернулся домой и управляет всем поместьем.

Мальчик, не глядя, сунул свой факел Джеймсу и схватил обе мои руки в свои.

— Это правда? — жадно спросил он. — Они работают в деревне? И я могу вернуться домой? Меня не отошлют обратно?

— Нет, — твердо ответила я. — Никто тебя не отошлет. Я — владелица имения, и то, что я сказала, это закон для Вайдекра. Там найдется для тебя работа, и я оплачу тебе дорогу туда. Хочешь, сначала я напишу им, и, когда ты вернешься, тебе уже будет где жить и где работать. Я обещаю тебе.

Мальчик так неистово тряс обе мои руки, словно мы с ним собирались танцевать прямо здесь, на холодной улице ночного Бата.

— Я едва могу в это поверить, — повторял он и все улыбался и мотал головой, будто хотел проснуться. — Я не могу поверить, что вот так встретил вас!

— Как вы узнали его? — раздался спокойный голос Джеймса.

Я удивленно повернулась к нему, потому что в этот момент почти забыла о его существовании. Он стоял, сунув факел в рожок на стене, и, прислонившись к столбу, пристально наблюдал за нами обоими.

— Не знаю, — быстро ответила я с той ложью, к которой приучили меня бесконечные расспросы доктора Филлипса. — Просто догадалась.

Но затем я заколебалась. Я доверяла Джеймсу Фортескью.

— Нет, это неправда. Это было озарение. Я вдруг поняла, что должна забрать его домой. Только я не знала, кто он. Но едва я увидела его, как сразу поняла, что он вырос в Суссексе.

— Я — Джимми Дарт, — объяснил мальчик. — Моя мама служила в Хаверинг-холле, и, когда я должен был родиться, ее уволили. И она переехала в Экр. Но потом сбежала — мне тогда было лет пять или шесть, — и меня забрали в приходский приют. Когда мистеру Блайту понадобились нищие для работы, меня послали туда вместе с другими. Мы работали на его мельнице, тяжелая это была работа, я вам скажу. Но потом он разорился, мельница закрылась, и нам всем пришлось уехать. В том приходе нас знать не хотели, поскольку мы были там пришлые, однако и отправить нас в Вайдекр они не могли. Джули услышала, что нищим хорошо живется в Бате, но у нас не было денег на путешествие. Тогда тоже была зима, у нас не было башмаков, но мы все равно пошли. Маленькая Салли умерла в дороге. Просто легла, сжалась в комок и больше не встала. Мы стояли возле нее, пока она не остыла и не стала совсем твердая и холодная. Мы не знали, что нам с ней делать. Джули ужасно плакала. И потом сказала, что больше в жизни никогда не заплачет. Потом мы пришли в Бат, и я подрался с одним мальчиком и победил его, и так получил этот факел.