— Эй, — кричали они, — сколько вам заплатили? Гордые «полковники» и «капитаны» оскорблялись этим:

— Нам не платили! Наоборот, мы сами платили… Ворота казарм закрылись. Уже навсегда. А точнее — на всю жизнь (если кто выживет). На спину этим «полковникам» и «капитанам» капралы стали вешать солдатские ранцы. Кто смел сопротивляться — того жестоко молотили фухтелями.

— Я не солдат! За что бьете? Я купил себе чин полковника.

— За то и бьем, что ты — дурак… Где это видано, чтобы чины покупались? Послужи королю — и ты станешь полковником.

— Клянусь всевышним.., вот и патент.., не бейте меня… Где здесь начальство? Я должен все объяснить.., у меня жена, дети…

— Забудь про них! — отвечал капрал с палкой (начальство).

Так-то вот, через жестокий обман, Фридрих собрал для себя новую армию. Полковник Колиньон навербовал ему 60000 человек. Вдумайся в это, читатель: ведь это не просто пять цифр, поставленных рядом, — это 60000 уничтоженных людских судеб. Встань хоть на минуту во дворе прусской казармы, которая не лучше тюрьмы. Ощути на спине тяжесть ранца. Пусть тебя ожгут фухтелем. Пусть захохочут вокруг тебя наглые капралы… Вот тогда ты поймешь, читатель!

Близился 1760 год… Агенты Фридриха (тайные и не тайные) уже трудились по столицам Европы, подготавливая мир для Пруссии.

Сразу же после Кунерсдорфа Фридрих стал настойчиво добиваться мира с Россией; из Ораниенбаума его поддержал великий князь Петр Федорович, но сама Елизавета не совсем тактично показала из-под полы дулю:

— Вот ему, мошеннику… Так и можете передать!

Фридрих был встревожен не на шутку:

— Эти вертопрахи в Париже, Вене и Петербурге ведут себя так, словно меня более не существует как политического деятеля. Но я (хотя это и глупо с моей стороны!), — добавлял король, — все-таки жив. И могу доказать это дрожью своего тела, которое колотится каждый раз, когда я вспоминаю о шуваловских гаубицах!

Через своего гофрата король предложил Ивану Шувалову один миллион рейхсталеров, а Петру Шувалову — четыреста тысяч. Только б они, эти российские заправилы, удержали порыв своих войск в грядущую кампанию. А уж с Австрией да Францией король и сам как-нибудь разделается!

Но Фридрих не учел одного: Шуваловы были очень богаты, в подачках со стороны не нуждались. К тому же Иван Шувалов уже хлопотал для себя о титуле «дюка прусского» — то есть, говоря попросту, Шувалов метил на место самого же Фридриха.

Исторически Шувалов имел к тому большие основания.

— А почему бы мне и не быть дюком прусским, матушка? — рассуждал он.

— Бирон-то ведь от щедрот Анны Иоанновны стал герцогом Курляндии? А ты разве, матушка, не дала гетманство над Украиной Кириллу Разумовскому?.. Неужели я глупее их и хуже?

Судя по всему, с Россией королю не помириться. Блаженным ветром дохнуло совсем с другой стороны — с берегов Сены. Аббат Берни давно сказал: «Без мира Франция погибнет, и погибнет бесславно!» — за что и был выслан в деревни. Его заменил герцог Шуазель — и сразу же высказал ту мысль, за которую пострадал Берни:

— Нет смысла продолжать эту войну, и французам совсем не трудно было бы помириться с их старым другом Фридрихом, если бы… — Тут герцог подзапнулся, но все же довел свою мысль до ее логического конца:

— Ох, если бы не эти наши обязательства по отношению к России! Мы и не думали, что в этой войне ей достанется столько славы. Она давно режет пирог победы, а нам, французам, не перепало даже крошки…

Фридрих стал восстанавливать нарушенные связи с Версалем через Вольтера, который имел глупость поздравить Пруссию с победой при Россбахе; тут Вольтер оказался скверным политиком и плохим патриотом, ибо не французы ведь били пруссаков, а пруссаки с удивительным постоянством колотили его соотечественников. Де Еон вскоре понял, что центр всех решений в дипломатии сейчас переносится на берега Невы, — Петербург становится связующим центром войны и мира. Теперь без России Европа не могла сама решить многие вопросы: она прежде должна получить из Петербурга одобрение… Роль России непомерно выросла!

Лопиталю де Еон сказал в эти дни:

— Франция так измотана, война столь непопулярна, что Шуазель наверняка пожелает освободить Францию хотя бы от войны с Англией. Но действовать он станет через Петербург! Значит, заботы об этом мире лягут на нас и на.., канцлера Воронцова, которого вам и придется уламывать. Задача почти неисполнимая!

Действительно, такие инструкции Лопиталем были получены.

Но едва он заикнулся о мире, как Воронцов — по совету Конференции — ответил ему такими словами:

— Мы, русские, не против мириться, но разговор о мире все-таки решили отложить до полной победы!

Маркиз увял. Русская дипломатия задала трепку и Австрии: был вытащен из серной ванны граф Эстергази.

— До каких пор, — дерзко заметил ему Воронцов, — венский двор будет уклоняться от разговоров о Пруссии? Вы хлопочете о Силезии, Версаль рвет на куски Нидерланды, Англия заодно уж и Испанию грабит в Америке, а.., что же нам, русским? Или только раны свои зализывать?

Эстергази хотел что-то сказать, но Воронцов не дал ему рта раскрыть, твердо договорив до конца:

— Европа должна знать: отныне Пруссия Восточная есть лишь российская губерния, и мы, никого не грабя, воссоединяем с Россией лишь те земли, что в древности германцами похищены от наших предков — поморян и пруссов… Забрание Пруссии есть историческое реванширование за все насилия, кои учинены были тевтонами и крестоносцами на землях славянских и прибалтийских!

— Но Франция… Франция… — начал было Эстергази.

— Франции, — пресек его Воронцов сразу же, — до Пруссии нет никакого дела за дальностью расстояния от Версаля до Пруссии!

— Дайте сказать! Ведь Людовик ужаснется, если система равновесия будет нарушена в Европе…

Канцлер империи Российской ехидно усмехнулся:

— А разве мы, а не Фридрих нарушили «равновесие»? Да и равновесие-то это, — ковал железо Воронцов, — создано было Версалем без учета тяжести гирь русских!.. Теперь вернемся к нашим баранам… Ежели Вена по вопросу о Пруссии промедлит, то с новой кампанией мы не поставим в Европу ни одного солдата… Бейтесь тогда с Фридрихом один на один, а мы свое уже получили!

Весна была не за горами, страх Вены перед Фридрихом был велик, и скоро был подписан договор: Восточная Пруссия на вечные времена переходила к России (теперь этот факт Европа признала уже официально). Но победа под Кунерсдорфом дала Воронцову возможность подготовить и коалицию с Австрией против Турции, этого извечного врага России и друга Франции, — Версалю же об этом даже не сообщали!

— После Фридриха Россия станет турок лупцевать, — сказал Воронцов, присыпав песочком подписание трактата. — Версаль пущай косоротится сколько хочет; мы от своего не отступим.