Когда пришел момент пробуждения, от боли не осталось и следа, а опавший живот словно кто-то тщательно вычистил изнутри.

Она открыла глаза.

Комната казалась пустой, однако Тии чувствовала, что кто-то держит ее за руку.

– О моя возлюбленная сестра.

– Инен? – пролепетала она, повернулась к брату и нахмурилась, увидев, каким усталым и изможденным он выглядит. – Что случилось?

– Твой муж, великий фараон... – тихо ответил брат. – Он умер.

– Умер? – Тии отвернулась. – Но как же так? – растерянно пробормотала она. – Я же помню... Ребенок! Что с моим ребенком?

Инен сжал ее руку.

– Успокойся, сестра.

– Что с моим ребенком?

– Он тоже умер. И... Тии, то был не ребенок.

Царица воззрилась на него непонимающим взглядом и, не в силах вымолвить ни слова, покачала головой.

– Послушай меня, – Инен ласково коснулся ее щеки, – то было чудовище... Настоящее чудовище. Я велел вырезать это существо из твоего чрева, ибо в противном случае эти роды, несомненно, закончились бы твоей смертью.

– Но... – Тии по-прежнему смотрела на брата с недоверием. – Но откуда ты мог знать?

– Разве я не говорил тебе, что священные книги Амона содержат множество тайн – тех, которые жрецы хранят сокрытыми в своих храмах и которые имеют прямое отношение к потомкам богов. Так вот, в одном из таких сокровенных текстов говорится, что приходит час, когда из семени фараона зарождается не человек, а чудовище, способное при родах убить мать. Я говорю "чудовище", хотя, по правде говоря, внешне это существо подобно звездорожденным богам и, похоже, как и они, поддерживает в себе жизнь за счет чужой смерти. Более того, появление из чрева царицы такого отпрыска предвещает скорую кончину фараона.

– Что?

Тии помотала головой.

– Не думай об этом, – тихонько произнес Инен и, пред тем как встать, еще раз легонько пожал ее руку.

Однако Тии, несмотря на слабость, потянулась за ним.

– А я? – прошептала она, опадая на подушки. – Рождение чудовища... Что оно предвещает мне?

Лицо Инена, казавшееся холодным и бесстрастным, на миг осветилось улыбкой.

– Не бойся, – промолвил он, наклонившись и поцеловав ее, – ибо есть еще одна тайна, в которую я очень скоро тебя посвящу. Тайна столь изумительная, что тебе трудно будет поверить.

– Скажи сейчас, – не унималась Тии. – Что это за тайна? Чего мне ждать?

Инен, однако, лишь снова улыбнулся.

– Не надо говорить "тайна", – промолвил он. – Скажи лучше... Назови ее лучше "дар".

Потом он положил на ее постель полную, плотно закупоренную склянку чудодейственного бальзама и, повернувшись, покинул спальню. Тии очень хотелось догнать его и остановить, но слабость и боль – рана на животе уже дала о себе знать – не позволили ей подняться.

На восстановление сил даже при помощи снадобья из заветной склянки ушло несколько дней.

Во время выздоровления ее несколько раз посещал сын, только что торжественно провозглашенный фараоном Аменхотепом Четвертым. Теперь его дряблую шею украшало царское ожерелье, а раздувшийся череп венчала двойная корона повелителя Верхнего и Нижнего Египта Ему Тии о снадобье не сказала, но, как только осталась наедине с Киа, тут же поделилась с ней своим секретом. Киа в ответ виновато улыбнулась, но когда вдовствующая царица стала приставать к ней с вопросами, призналась, что, будучи на сносях, тоже принимала полученное от Инена средство и не испытывала вообще никаких неприятных ощущений, обычных для беременных женщин.

– Снадобье превосходное, – промолвила она с виноватым видом, – но мне страшно даже подумать, какие тайные чары дают ему столь великую силу.

Тии, наблюдавшая за тем, как рана на животе затягивается буквально на глазах, не могла не задаться тем же вопросом и потому, едва почувствовала себя достаточно окрепшей для того, чтобы встать с постели, поспешила к Инену с твердым намерением вызнать у него всю правду.

Брата царица нашла в святилище: он молился у алтаря за пустым бассейном. Храм был таким же, каким она его помнила, но выглядел необычно, ибо в его залах, коридорах и дворах царила тишина.

– Что случилось? – просила Тии, удивленная полным отсутствием и молящихся, и жрецов. – Почему храм кажется покинутым?

– Мы сверились со звездами, – ответил Инен, оторвав взгляд от алтаря и медленно повернувшись к сестре, – и увидели, что они предвещают нам великие бедствия и невзгоды.

– Что за невзгоды?

– Кощунство и святотатство в отношении богов, их святилищ и священных мистерий.

– Но куда все подевались?

Инен помолчал, устремив взгляд за алтарь, словно там ему открывались некие дали, и лишь по прошествии времени отрешенно пробормотал:

– Нельзя допустить, чтобы бесценные сокровища знания, сберегаемые в этом храме с начала времен, были захвачены и уничтожены нечестивыми руками.

Тии нахмурилась.

– Нечестивыми руками? О чем речь, брат мой? Чьи руки ты имеешь в виду?

Инен повернулся, встретился с ней взглядом, но вместо ответа указал на залы за магическими дверями и промолвил:

– В сердце пустыни, далеко отсюда, есть сокровенное место, куда переправлены священные сокровища Амона. Они останутся там до тех пор, пока не минует опасность. И я сам очень скоро, как только закончу свои дела в Фивах, тоже удалюсь туда. – Помолчав, он поднес руку сестры к губам и еле слышно добавил: – Ты, если хочешь, можешь отправиться со мной.

– Оставить Фивы? – удивилась Тии. – Оставить мой дворец? Моего сына?

Инен слегка улыбнулся.

– Я уже говорил тебе, что имею доступ к... некоему дару. Если ты отправишься со мной, дар сей станет и твоим.

– Но как я могу согласиться на это, если даже не знаю, о каком даре речь?

Улыбка задержалась на лице жреца на несколько мгновений, потом он кивнул.

– Хорошо. Пожалуйста, подожди меня здесь.

Повернувшись, он удалился за пустой бассейн, во тьму, простиравшуюся за алтарем Амона, и Тии показалось, будто до ее слуха донесся звук открывшейся двери. Несколько минут тишины – и Инен вернулся, неся в руках что-то черное. Приглядевшись, Тии поняла: это иссохшая, мумифицированная человеческая рука.

Она отпрянула, но Инен, видя это, удержал сестру и, с горечью рассмеявшись, сказал:

– Стоит ли шарахаться той, которая долгие годы купалась в человеческой крови, всего лишь от частицы мертвого тела?

– У меня не было выбора.

– Твой сын, фараон Аменхотеп Четвертый, не согласился бы с таким утверждением.

– Ты сам знаешь, что придет время, когда даже он изменит свое мнение.