В этот знаменательный миг в зале не возникло ни малейшей тени зависти: «Черт, я бы хотел быть на его месте». Посадить «Орел» и его команду на Луну было для всех нас такой великой целью, что для зависти просто не осталось места, кипело одно лишь ликование. В этом конкретном полете все мы были пассажирами одного вагона. Вряд ли я когда-либо еще чувствовал такую гордость, как в ту минуту, когда на трех очень больших экранах на стенах ЦУПа появилась усеянная помехами картинка: мой друг Нил Армстронг в скафандре показался из лунного модуля. «Я у подножия трапа. Я собираюсь сойти на грунт, – сказал он и сделал, как сказал. – Это маленький шаг для человека, но гигантский скачок для человечества».

Мы сделали это, и весь мир пребывал в восхищении.

Через несколько месяцев Дик вызвал меня к себе в кабинет в корпусе № 1. «Твоя авантюра выгорела, Джино. Я хочу дать тебе шанс. Ты – командир дублирующего экипажа «Аполлона-14»[143]. Он не сказал мне, да я и не ждал такого обещания, что это назначение одновременно является мандатом на командование «Аполлоном-17», но это определенно было шагом в правильном направлении. Если бы я не получил дублерскую должность, игра была бы проиграна. Теперь же я по крайней мере оставался в гонке.

Хорошая новость состояла в том, что я сделался командиром, хотя бы и всего лишь дублирующего экипажа. Плохая заключалась в том, что я дублировал Ледяного командира – кэптена Алана Шепарда.

Мы с Диком быстро согласовали список экипажа, поставив в него двух новичков. Моим пилотом командного модуля стал старый товарищ по Монтерею и ветеран Вьетнамской войны Рон Эванс. На должность пилота лунного модуля мы выбрали Джо Энгла, представительного парня, который заработал «крылышки» астронавта ВВС за полет на X-15 на высоту более 50 миль[144] еще до того, как был отобран в космическую программу. Оба мне нравились, к обоим я испытывал уважение и твердо намеревался сделать наш экипаж лучшим из лучших.

Осталась лишь одна большая проблема – найти подход к Шепарду.

Он был очень плохого мнения о тех астронавтах, которые думали, что он не готов к полету на «Аполлоне-14», и хотя я не входил в их число, он этого не знал. Ал имел заслуженную репутацию бескомпромиссного человека, и первое, что мне необходимо было сделать, – это сломать барьер между нами. Мне было нужно каким-то образом заслужить уважение и доверие человека, которого я долгое время избегал, уже будучи астронавтом и даже совершив два полета. Он всегда был моим боссом, но мои слова, обращенные к нему, обычно звучали как «Да, сэр» и «Нет, сэр». Я не знал его хорошо, но полагал, что он должен был согласиться с мнением Дика о том, кто будет у него дублером. Если бы Шепард не хотел видеть меня рядом, я бы никогда не получил этого места.

Я обратился к Дику. В конце концов, он знал Ала лучше, чем кто-либо еще в программе. Ответом было нетерпеливое ворчание. «Просто иди к нему и скажи, что ты столь же хорош, как и он», – произнес Крестный отец. Его железное правило состояло в том, что любой экипаж может выполнить любое задание, а потому мне лучше и не начинать демонстрировать слабость после того, как он поставил на меня. Я отсалютовал шефу и ускользнул из его общества.

Я решил последовать его совету и смело двинулся в кабинет Ала. Его секретарша всегда держала на столе кубик, на одной стороне которого было нарисовано улыбающееся лицо, а на другой – хмурое, и ставила его к двери картинкой, отражающей текущее настроение босса, чтобы предупредить посетителей о том, что может их ожидать. Сегодня кубик показывал хмурое лицо. Я вздохнул.

Шепард сидел в кресле, отклонившись на спинку, с руками, скрещенными на животе. Глаза его не выражали никаких эмоций и казались безжизненными, как у змеи, готовой заглотнуть мышь. Он не выпрыгнул из кресла и не стал хлопать в ладоши, узнав, что я буду его дублером.

«Поздравляю, Ал!» – с энтузиазмом выпалил я. Кивок, и больше ничего. Сукин сын знал, ради чего я стараюсь, и не собирался облегчить мне задачу. И потом, зачем я его поздравляю? Он-то давно уже командир.

Я решил пойти дальше. «Ал, мой экипаж сделает все возможное, чтобы твой был готов к полету». Он кивнул, и короткой вспышкой своих нездешних глаз показал, что посмеивается над моими затруднениями. Черт тебя дери!

Я сделал паузу, но затем слова так и полились. «Я хочу заверить тебя, что если необходимо, мы будем готовы к полету, и обещаю тебе прямо сейчас, что полечу, если ты не сможешь». Не останавливайся, сказал я себе, второго шанса может не быть. В конце концов, я имею успех, а он может выставить меня из своего кабинета лишь один раз. «Я намерен подготовиться, чтобы сделать твою работу не просто так же хорошо, как ты, но и лучше тебя».

Ну теперь я точно «попал». Кажется, мой рот отрекся от здравого смысла. Сказать первому американцу в космосе, что я стану лучше его, вероятно, не было самым умным шагом в моей жизни. Все знали изначально, что у дублера Шепарда нет шанса полететь вместо него. Да, два командира будут готовиться вместе, но лишь один из них будет Высшим существом, и ничто, кроме самой смерти, не сможет оставить Ала за бортом корабля.

Ал молчал, только глаза заблестели, и я знал, что у него нет промежуточных ступеней между «ты мне нравишься» и «не нравишься». В какое-то мгновенье мне почудилось, что он сейчас откроет ящик стола, достанет пистолет и пристрелит меня на месте в предостережение будущим дублерам командира о вреде самонадеянности. Ты, дерзкий мальчишка, хочешь сделать работу лучше, чем я?

Вместо этого Ал встал, наклонился через стол и пожал мне руку. «Джино, мы сработаемся», – сказал он. Лед растаял, железный щит рассыпался, и меня впустили в святая святых, в узкий круг друзей Ала. На его лице проступила задиристая улыбка летчика-истребителя, солнце засияло вновь и запели птицы.

Я по сей день верю, что зловредный старый Дик дал мне это назначение в качестве проверки на вшивость. Если я смогу завоевать уважение Ала, то я определенно в состоянии возглавить экспедицию на Луну. Ну а если нет, то эпитафию себе написал я сам.

В 1969 году лопнул пузырь разводов, и его обломки приземлились повсюду, нарушая деликатную, невидимую систему поддержки, которая защищала астронавтов и их семьи от уродств реального мира. Так много браков, испытывающих столь безжалостное напряжение в течение долгих лет, да еще в аквариуме общественного внимания, выдержать просто не могло, насколько бы мы не хотели обратного.

Развод Донна Айзли был лишь первой ласточкой. Его семейная жизнь трещала по швам еще в то время, когда он летал на «Аполлоне-7», и когда ему позволили продолжить работу в дублирующем экипаже «Аполлона-10», наши жены задумались о том, не стали ли менее опасными последствия развода для астронавта, чем они были до этого. Обстановка немного разрядилась, когда Айзли выгнали: Дик считал, что Донн утратил интерес к работе, и, может быть, как раз в результате развода и повторной женитьбы. Значит, решили жены, угроза по-прежнему висит как молоток над головой: астронавт, потерявший жену, потеряет и полет на ракете. Кстати говоря, большая часть женщин осталась верна первой жене Донна и не хотела иметь дела с новой невестой, и не потому, что она была плохим человеком, а потому что стала символом нежелательных перемен. Этот раскол чувств разорвал плотную социальную ткань нашего сообщества, и разрыв так и не затянулся.