Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Не поздно, если ты поддашься. Я могу все исправить. Могу помочь».
— Нет, Серый, — прошептала она в снегопад. — Я хочу умереть, оставаясь собой.
Даже когда совсем не останется сил жить, я смогу сдержаться и не пустить тебя, — подумала она, быстро осознав, что на разговоры у неё не хватает дыхания.
«Он сам сказал, что я должен тебя охранять, — не отступал Серый. — Если он столько значил для тебя, то ты обязана пустить меня».
Аластор… — вновь назвала она его имя. Снег летел прямо в глаза, усыпая бриллиантами и без того богатые отменённые земли. — Серый, у тебя когда-нибудь был кто-то такой же важный в твоей прошлой жизни?
«Ты все ещё надеешься разгадать меня? — его голос в голове Вестании прозвучал с искренним удивлением. — Зачем? Хочешь, чтобы я всё вспомнил и ушёл? Это невозможно».
Глупый. Оставайся здесь, если тебе некуда идти, я уже привыкла. Мне просто интересно.
«Твоё сердце бьётся всё медленней, и ты беспокоишься обо мне сейчас?»
Не только о тебе. Ещё о Тере… и об Асфо… что с ним стало в том лесу? А ещё о Веспер и о Фриксе. Мне кажется, перед смертью нельзя думать о себе, только о тех, кто тебе дорог.
«Ты не умрёшь сейчас».
Сейчас или позже. Не все ли равно? Я буду идти до тех пор, пока не упаду. Но я знаю, и ты тоже знаешь, что это произойдёт совсем скоро.
Серый замолчал, не захотел больше разговаривать. Она почувствовала, что он опять принялся проверять ограду, пытаясь найти какую-нибудь щель, чтобы проползти и завладеть её сознанием, как это ему удавалось раньше, но она не намеревалась его пускать. Пусть пытается. Ему она точно не сдастся после того, как научилась его контролировать.
— Вестания… — позвала её сестра. Девушка взглянула на Теру. За столпом снега её едва можно было различить, но выглядела она скверно. Бессильная, измождённая. Нельзя так продолжать. Она ещё маленькая, ей гораздо сложнее.
Тере не пришлось заканчивать фразу, Вестания всё поняла по её лицу. Идти дальше они не могли. Ещё шаг и Теренея упадёт, ещё через несколько шагов споткнётся и Вестания.
Не для того Аластор отдал свою жизнь. Теперь я не брошу тебя. Мы будем всегда вместе до тех пор, пока нуждаемся друг в друге. — Всё это она тоже хотела произнести вслух, но не могла.
Как только они оказались вдвоём в бескрайней белой степи, она поклялась себе, что не сдастся ни за что, что будет бороться до самого конца и сумеет выжить и уберечь сестру. Все эти дни Вестании удавалось, она смогла обратить боль и скорбь в волю. Она шла до тех пор, пока не кончались последние силы идти, она правила собаками, она находила еду, помогала Тере. Она не сдавалась, не позволяла себе расслабляться. Лишь по просьбе сестры Вестания согласилась отдохнуть. Совсем недолго, просто перевести дух, дать передышку собакам, может, переждать метель, если та могла хоть когда-то закончиться.
Они отвязали собак и добрели вместе до саней, легли там рядом друг с другом. Зимние меховые шубы худо-бедно сохраняли тепло, но холод был уже слишком глубоко внутри, чтобы что-то могло его искоренить. Вестания положила голову сестры себе на плечо, так, чтобы та могла уткнуться лицом в шерсть. Хотя бы немного отдохнуть, — подумала она.
«Нельзя спать. Вы замёрзнете», — вдруг вспыхнул Серый.
Я не буду спать. Только прикрою глаза ненадолго. На пару минут. Ты разбудишь меня, если я задремлю.
Тут внезапно пришли собаки. Они легли им на ноги. Сказка и Месяц — последние выжившие из упряжки, такие же усталые и слабые, как и все они. Их мех был пушистый и густой, но Вестании показалось, что она уже не способна почувствовать его тепла.
«Если ты заснёшь, тебя уже никто не разбудит. Из этого сна не пробуждаются».
Было так хорошо и приятно лежать, мышцы расслабились, изнурённое тело лежало покойно. Глаза сковывала ядовитая нега, на лицо падал снег, цепляясь за ресницы. Зачем он отвлекал её? Всё же и так было понятно.
Серый… прошу, помолчи.
«Вестания!» — негодовал он. Девушка ощущала, как он суетится, вертится из стороны в сторону, переползает, кричит и зовёт её, но она уже проваливалась в уютное забытьё.
Прощай, Серый. Извини, что так вышло, — успела подумать она, прежде чем чёрная волна подползла совсем близко, захлёстывая ноги и лежащих в них собак, которые тихонько поскуливали, кажется, тоже понимая свою обречённость. Теренея не шевелилась. Скоро они все вместе с собаками перестанут дышать. Скоро заснут навсегда и проснутся уже в Аиде, под беззвёздным небом, на лугу среди белых цветов. Их сметёт с лица отменённых земель, и уже никто не вспомнит их имена.
В последнюю секунду до того, как Вестанию поглотил мрак, она услышала, как закопошилась Теренея, баламутя трясину вечного сна. Сама Вестания уже не могла открыть глаза, шум ветра тоже стихал, голос Серого был бесконечно далёким, но она услышала едва различимый бессильный шёпот сестры.
— Папа? — спросила Тера, и Вестания заснула.
***
Ему казалось, что он едет в поезде. В вагоне «Харона», как это было когда-то раньше. Колеса гремели под железным пузом паромщика, перевозящего грешные души. Холодный ветер дул в окно. Его жутко тошнило, как после долгих выходных на Краю, но вспомнить он ничего не мог, впрочем, это состояние забытья казалось очень знакомым.
Больше он никого рассмотреть не мог. Взгляд отказывался фокусироваться. Под потолком гудела почти перегоревшая лампочка, изредка вспыхивая и ослепляя пассажира, словно изломом молнии.
— Оплата… оплата… — вдруг раздался голос совсем рядом, прямо над ним. С трудом повернув трещащую по швам голову, он увидел высокий силуэт билетёра. — Оплата… — повторил он, протягивая тонкую негнущуюся руку с длинными крючковатыми пальцами, больше напоминавшими сучья старого дерева.
Пассажир принялся рыться в карманах. Движения давались тяжело. Пальцы не слушались, потеряли чувствительность, словно отекли. Он сделал несколько попыток нащупать какую-то мелочь, но так и не нашёл ничего, хоть отдалённо напоминавшего деньги.
— У меня нет ничего, старик. — Ответил он. — Прости…
— Нужно заплатить, чтобы ехать, — тихим сухим голосом прошелестел билетёр. — Оплата… нужна оплата…
— У меня ничего нет, кроме меня самого… — повторил пассажир, и вдруг эта мысль со всей силы ударила в голову, словно расколов её на куски. Ничего нет. И даже самого меня нет.
Старик всё ещё стоял над ним, вопрошая. Из глубоких пропастей выглядывали едва различимые чёрные глаза. Рот провалился
