Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А-а, пан Заблуда? Слышал, слышал про вас…
Так скажите еще раз: присоединился Шаула или это выдумки чьи-то? Скажите всем еще раз, если это правда.
— Ото и правда, пан старшой. Я сам это узнал, да и Бронек пусть подтвердит, — вмешался в разговор Пан- чоха.
Казалось, Панчоха оглушил старшого этими словами. Наливайко повернулся к товарищам и долго, опечаленный, смотрел на них, словно предчувствуя страшный конец. Потом приободрился на коне, показал рукой на сотника:
— Так решаем, друзья мои. Это будет последнее ваше решение, и дай боже, чтоб оно было счастливым. К Белой Церкви повернуть нам не трудно, к ночи будем там. Я стою на том, чтоб идти на Низ, чтоб собрать силы и так ударить на коронное войско, чтоб оно у нас просилось, а не мы у короны. Таково мое мнение, вы его знаете. Но я давал вам рыцарское слово и без вас никуда не пойду. Решайте…
Повернул коня и поехал вдоль берега. По щекам покатились горячие слезы. И был рад, что слез этих не видели его товарищи и побратимы. А они увлеклись спором. Шумели, бранились, а Северину Наливайко уже было ясно, что войско теперь повернет к Белой Церкви.
Весь конец дня Северин Наливайко в молчании ехал впереди войска. Приказы отдавал коротко и чувствовал, что выполняют их усердно, даже со страхом, как и подобает на войне. Приказы эти и все поведение- старшого были с его стороны тяжелой жертвой товариществу. Он подчинился решению круга старшин и вел свое войско назад, на Белую Церковь. Отгонял назойливую мысль, что подчинение это — свидетельство бессилия, а мысль преследовала и мучила. Но есть ли надежда таким путем повернуть по- своему, собрать опять сильную армию, сильную уже не только численностью, а и сознанием величия их дела? Как жаль, что и у самого сознание это приходит так медленно, медленно оформляется под. давлением суровой действительности и иногда слишком поздно становится устойчивым! Такое же состояние переживает, верно, и Петро Шостак. Жалко его, жалко дела!.Может быть, первый же бой с Жолкевским протрезвит и его, и многих казаков? Если бы это было так! Пусть окажется прав Юрко Мазур, лишь бы только так случилось….
Панчоху, Бронека и Хацкеля послал вперед разведать, что делается в Белой, а казакам приказал готовиться к бою.
До позднего вечера переправлялись через Рось у Сухолесья. Сам Северин, не отставая от казаков, ожесточенно рубил липовые колоды, вязал камышовые связки, крутил черную лозу и мастерски связывал колоды, готовя плоты. Казаки и старшины еще никогда не видели таким своего старшого. Его поведение и радовало, и тревожило. И каждый старался уловить малейшее желание старшого, угождая ему, как больному, — он ведь шел, подчинившись воле большинства.
Когда опять двинулись, уже левым берегом Роси, через густые леса, по узким казачьим тропам, Наливайко даже повеселел. Шутил с казаками, затягивал песни, вопреки военным обычаям в походе. И никто не посмел напомнить ему про эти железные законы казачьего похода. Тихо ступали кони, топотом разговаривали люди, вслушиваясь в любимую песню, которую два года распевали в сотнях, а то и всем лагерем. Молодецкий голос Наливайко взмывал среди деревьев, добирался до сердца каждого. И казалось, что то не Наливаико поет, а душа каждого из них ведет беседу с долей людской:
Ой, не шуми та й не грай синє море хвилями,
Не міряйся з козаками нерівними силами.
Бо на хвилі — байдаки, шабля і кулі — у полі
А найбільша наша сила — мати людська воля!
Ой, ти, Орле, рідний край, доле людьска мила, —
Задля тебе мене мати в неволі зродила…
За лесом на поляне остановились. Черная ночь окутала поле. А впереди, всего в миле пути, была Белая Церковь. Отдал приказ — ждать разведку. Мазуру велел разделить конницу надвое: одну половину оставить с войском, а с другой обойти город справа и вступать в нега с полуночи. Шостак должен был прикрывать поход, а в случае вражьей засады идти на помощь. Сам же Наливайко будет первым брать ворота города, если они окажутся запертыми на ночь. И так стояли наготове, казалось, целую вечность. Уже затих топот Мазуровой конницы, пошедшей в обход. Усталые лошади ложились на сырую землю, перестали шептаться казаки.
Наливайко недвижно стоял, обернувшись лицом к Белой Церкви, держа своего белокопытого коня за поводья. Малейшего шороха там, в ночном просторе, не пропускал, первый услышал, как где-то впереди пошли вброд кони. Прислушивался и угадывал, сколько ног переходило через ручей. Потом вскочил в седло и помчался, будто в западню, в сырую и холодную ночь.
Вернулся только Бронек и Мотель-Хацкель. Пан- чохи с ними Наливайко не увидел.
— Бронек! А где же Панчоха?
— В городе, пан старшой, остался, — верно, заложником у горожан.
— Как заложником? Рассказывай толком, что случилось?
Слегка заржали кони. Втроем вернулись на поляну, где ждало все войско.
— Мещане Белой Церкви, пан старшой, охотно впускают нас в город, обещают сами ворота раскрыть. Вчера пан Ружинский заскочил с войском и, услышав о приближении пана Шаулы из Василькова, тут же вышел вон из города. Одни говорят, что князь вступит в бой с Шаулою, другие уверяют, что он ждет за городом гетмана Жолкевского. Вместе с ним выступила вся шляхта: не терпится проклятым пану Шауле отомстить. Восемнадцать возов на волах повезли с заостренными кольями, чтобы казаков и самого пана Шаулу на те колья посадить. Несколько батраков и двух ремесленников в Белой вздернули на виселице.
— За что?
— А чтоб остальные устрашились и не примыкали к казакам да чтобы не бунтовали против шляхты.
— А про нас что говорят?.:
— Ничегошеньки, пан старшой, не слышали. Верно, не знают, иначе оставили бы стражу какую-нибудь… А Панчоха остался следить за мещанами, чтоб не предали, когда будем входить, и наверное узнать, не сообщили ли о нас пану Ружинскому.
3
Ошалелая от пьяной жажды мести белоцерковская шляхта к ночи кинулась навстречу Шауле и неожиданно напала на него, не дав казакам даже приготовиться к бою. Сам Кирик Ружинский, памятуя недавний позор своего поражения от Наливайко, руководил сражением гораздо разумнее и рубился в первых рядах.
Матвей Шаула, положившись на сообщения послов Лободы и уверенный, что Наливайко вот-вот займет Белую Церковь, беспечно вел своих людей по грязной, размытой дороге. Первая. стычка на правом крыле показалась Шауле ночным недоразумением. Послал туда надежных людей, а сам поспешил вперед. Но скоро понял, что его войско окружено коварно