Все сидели, потупив головы и пряча глаза. Только Ширханян попросил слова, встал и принялся заверять меня в своей преданности: «Ну что вы, господин президент, почему вы нам не доверяете? Почему вы не хотите опереться на нас? Ведь мы все вместе воевали, вместе проливали кровь…»

Я его резко прервал:

– Слушай, Ваган! Ты кровь нигде не проливал! Ты ближе чем на пятьдесят километров к линии фронта ни разу не подъезжал! Все, что ты делал в военные годы, – это распределял шмотки, направленные в помощь Карабаху, и неплохо на этом зарабатывал. Ты не вправе рассуждать, кто и где проливал кровь!

Потом повернулся к министру обороны:

– А ты? Кто тебе позволил устанавливать блокпосты на дорогах с использованием военной техники?

Тот сидит, руки трясутся, попытался что-то ответить – и не смог ничего произнести, начал заикаться.

– Ладно, – сказал я. – Хватит болтовни. Идите работать. А я разберусь, что со всем этим теперь делать.

Потом некоторые говорили: «Президент приехал и бульдозером проехался по всем». В самом деле, это был очень жесткий разговор.

Так закончился этот день.

В стране объявили трехдневный общенациональный траур, а прощание с погибшими прошло 30 октября, в здании Национальной оперы Еревана. Трагедия была экстраординарной и получила большой международный резонанс. Почтить память ее жертв приехали делегации из тридцати стран. Российскую делегацию возглавлял бывший тогда премьером Путин, от Грузии прилетел Шеварнадзе.

Люди шли нескончаемым потоком. Я читал на лицах не только скорбь, но и смущение, и растерянность: как такое могло произойти у нас?

Погибли восемь человек: премьер-министр республики Вазген Саргсян, председатель Национального собрания Карен Демирчян, два его заместителя – Юрий Бахшян и Рубен Мироян, министр по оперативным вопросам Армении Леонард Петросян, академик Национальной академии наук Армении депутат Микаел Котанян, депутат парламента Армен Арменакян. Еще один депутат – председатель редакционного совета газеты «Айастан» Генрик Абрамян, находившийся в зале в момент теракта, умер от сердечного приступа. Двое из погибших – Вазген и Леонард – были близкими мне людьми. С Кареном Демирчяном мы успели сойтись, и я относился к нему с большой симпатией и уважением. Хорошо знал Армена Арменакяна, теплые отношения сложились у меня и с обаятельным вице-спикером Юрой Бахшяном. Остальных погибших я знал хуже.

После теракта остро встал вопрос безопасности должностных лиц. Карен Демирчян в свое время отказался от охраны. На все предложения министра нацбезопасности Сержа Саргсяна он только отшучивался: «Хочешь держать меня под контролем?» У Вазгена Саргсяна охрана была, но в момент вторжения преступников телохранители курили во дворе. Если бы они находились в прилегающем к залу фойе, теракта просто не произошло бы. Но тогда еще не существовало четких инструкций для охраны да и сам ее институт был весьма далек от совершенства. Телохранителей каждый себе выбирал сам, исходя из их личной преданности, тогда как это должно быть задачей государства. Ситуация с охраной должностных лиц отражала ситуацию в стране в целом.

Полицейского, который в тот день нес службу на КПП, осудили за то, что он пропустил пятерых преступников, хотя они прошли в здание по пропускам, а вот те люди, в чьи обязанности входила защита премьера, к ответственности не привлекались: отсутствовал соответствующий закон. По полиции законодательная база существовала, а по охране должностных лиц – нет…

Политические последствия теракта

Следующие полгода стали для меня очень сложными. Сразу же после похорон начались разговоры и рассуждения: «А кому был выгоден расстрел парламента? Кто за этим стоит?» Пошли намеки, что я и Серж причастны к теракту, потому что с Вазгеном Саргсяном у меня якобы были напряженные отношения. Эта чушь просто не укладывалась у меня в голове. Слухи распускали те люди, которые не добились в трагическую ночь желанных должностей и понимали, что за содеянное придется отвечать.

Еще больнее было от того, что вся эта свора принялась активно общаться с семьей Вазгена Саргсяна, внушая его родным мысли о моей причастности к его гибели. Руководство операцией по разоружению террористов называли чуть ли не главным доказательством моей причастности к теракту. Я взял ответственность за жизни многих людей, успешно с ней справился, и это обернулось против меня? Это не укладывалось у меня в голове, было чудовищно несправедливо и стало для меня чрезвычайно тяжелым испытанием. Я прокручивал в голове тот день, вспоминал, как уходил от меня Вазген, радостный и вдохновленный надеждами на будущее Карабаха. С горечью думал: ведь он мог остаться у меня, но пошел в парламент, чтобы «не обижать деда». А если бы не пошел? Может, не будь его там, ничего бы не произошло? И они оба с «дедом» остались бы живы? Я многое бы дал, чтобы вернуться в прошлое и переиграть ту сцену по-другому… Но изменить прошлое никому не под силу. Все, что я мог сделать, – здесь, в настоящем, попытаться преодолеть последствия того, что уже случилось.

В первую очередь требовалось выбрать новое руководство парламента: председателя и двух заместителей, которые смогут обеспечить работу Национального собрания. 2 ноября мы это сделали – без сложностей, с соблюдением прежних квот между РПА и НПА. После этого мне предстояло назначить премьера и вместе с ним сформировать новое правительство. Для нормальной работы правительству нужна опора в парламенте, отражающая его партийную композицию. Задача осложнялась тем, что лидеры партий, составляющих парламентское большинство, – Вазген Саргсян и Карен Демирчян – погибли, а заметных вторых номеров ни в РПА, ни в Народной партии не было. Я почти не знал депутатов из партии Демирчяна, а с большинством представителей РПА меня связывало лишь шапочное знакомство. В формирование предвыборных списков блока «Единство» я не вмешивался: понимал, что это предполагает сложные внутрипартийные и межпартийные компромиссы, и мне не хотелось заниматься их поиском. Мне требовался союз с парламентским большинством, но выстраивать его я намеревался через Вазгена и Карена Демирчяна. А их больше не было… Распустить парламент и созвать новые выборы я не мог: по Конституции президент получает право это сделать только через год после предыдущих, а прошло всего пять месяцев. К тому же роспуск парламента – шаг экстраординарный, он может породить новые сложности. Что делать? На кого опереться, чтобы не получить враждебный парламент? Это стало первостепенной и чрезвычайно сложной задачей. Ситуацию усугубляла атмосфера всеобщей подозрительности и политической неопределенности, создавшаяся после теракта. Участники ночного собрания в минобороны не сомневались, что я не прощу им попытку оказать на меня давление в те трагические часы. Они изо всех сил стали раздувать версию о причастности властей к теракту, чтобы любой ценой добиться моей отставки. Борьба за власть прямо на глазах