списке на должность прокурора шел Гагик Джаангирян, а в заместители премьера метил Андраник Кочарян. В общем, они все успели поделить между собой.

– Вот, посмотрите… Если вы согласны… То тогда… как бы… мы…

И тут я сорвался.

– Вы просто мерзавцы! У меня в зале заложников еще человек шестьдесят, еще трупы в зале не остыли, а вы уже должности делите? Скоты!

В общем, я их послал нецензурно.

Скомандовал: «Марш отсюда в министерство обороны! Разрешу здесь ситуацию – приеду туда разбираться с вами».

Они, понурив головы, вышли…

Я пришел в ярость: не ожидал такого даже от них. Эту бумагу я храню у себя в сейфе до сих пор. Тогда мне было некогда размышлять о произошедшем. Я просто выкинул эту грязь из головы и продолжал работать.

Службы делали свое дело, время шло, сообщение с залом не прекращалось. Серж Саргсян, который уже успел вернуться из Карабаха, рассказал, что хотел вылететь в Ереван сразу, как только узнал о случившемся, но за ним долго не отправляли военный вертолет. Ссылались на плохую погоду, но, очевидно, погода служила отговоркой – его специально пытались задержать в Карабахе.

Некоторые депутаты, выпущенные из зала, поднимались ко мне и сообщали новые подробности. Постепенно тональность требований террористов менялась, возбуждение уступало место подавленности. Это чувствовалось и по их общению с заложниками. Где-то к полуночи я уже не сомневался, что к утру ситуацию удастся нейтрализовать. И по прослушке, и по докладам тех, кто поддерживал связь с залом, было ясно: наступил перелом. Всю ночь через разных депутатов-заложников Унанян требовал встречи со мной. Около четырех часов утра я разрешил Алику Арутюняну встретиться с террористами. Место встречи и ее детали обсуждал с ними Григор Григорян, а состоялась она в коридоре, прилегающем к залу парламента. Унанян выдвинул два условия сдачи: я гарантирую им безопасность и даю возможность выйти в прямой эфир с обращением. Я не собирался предоставлять прямой эфир преступникам, убившим восьмерых, поэтому решил, что надо подождать еще, пока их воля не сломится окончательно. Они хотели жить, это чувствовалось. «Нам нужны гарантии, что если мы сдадимся, то нас не убьют и будет справедливое расследование и суд». Я сказал: «Передайте им, что суд, конечно, будет». Но Наири Унанян настаивал на встрече со мной: «Нет, мы хотим это услышать напрямую от Кочаряна. Если он с нами встретится и лично подтвердит, то мы сдадимся». Я согласился.

Встретились мы в пять часов утра. Место для встречи выбрала моя охрана совместно с начальником военной полиции: незнакомая мне небольшая комната, может быть кабинет кого-то из депутатов, расположенная рядом с залом, метрах в десяти – пятнадцати от выхода из него. Унанаян пришел туда один, оставив своих подельников сторожить заложников. Со мной находился глава администрации. Первое, о чем меня спросил Унанян: «Вы меня узнали?» Я удивился, поскольку абсолютно не помнил, чтобы мы с ним встречались. «Я у вас в Карабахе был…» Он рассказал, что много лет назад, еще в 1988-м или 1989-м, он приезжал в Карабах с группой студентов-активистов из университета. Я тогда уже стал одним из популярных лидеров движения, и они попросили о встрече. Группа оказалась большой, и я предложил им выбрать нескольких представителей, которых согласился принять. Унанян как руководитель группы вошел в их число. Ситуацию я вспомнил, но самого Унаняна – нет. Его лицо ничем особенным не выделялось, а встречи тогда сменяли друг друга, как картинки в калейдоскопе.

Я спросил, был ли у него личный конфликт с Вазгеном Саргсяном. Он ответил, что нет, но, по его мнению, Вазген мешал развитию страны, стране требовался шок, и Унанян пошел на радикальные меры ради будущего Армении. Я подумал: наверное, он будет цепляться за этот аргумент всю оставшуюся жизнь, чтобы оправдать то, что закончит свои дни в камере. Он попытался настаивать на прямом телеэфире, но я сказал: «Забудь. Никакого эфира ты не получишь. Максимум – вы можете сделать письменное заявление, и его зачитает диктор. В каком контексте он это зачитает – это уже не ваша забота. Если вам хочется, чтобы написанное вами озвучили, мы это сделаем». Он согласился, но при условии, что им дадут телевизор, чтобы они могли все увидеть сами. Я пообещал. Заявление содержало неприемлемый для меня абзац о Вазгене Саргсяне, и я настоял, чтобы его убрали, – или не будет вообще ничего. Алик Арутюнян отредактировал текст и согласовал его с Унаняном. На все остальные требования я отвечал точно таким же односложным отказом: «Забудь. Забудь. Забудь». Потом не выдержал: «Какие требования? Ты еще не понял, в какой ты ситуации? Что вы натворили? Максимум, о чем вы можете просить, – это сохранить вам жизнь и гарантировать справедливое правосудие!» Он, потупившись, молчал. Передо мной стоял напуганный и растерянный человек, который, кажется, осознавал, что разрушил не только чужие жизни, но и свою собственную. Агрессия исчезла. Единственное, что его сейчас волновало, – что с ним будет дальше. Он поинтересовался, есть ли в Армении смертная казнь. Я ответил, что в связи с процессом вступления в Совет Европы смертная казнь фактически не исполняется.

На этом наш разговор закончился. Позже, когда меня спрашивали, какое впечатление произвел главарь террористов, я отвечал: «Никакое» – и это было правдой.

Унанян вернулся в зал, рассказал своим о результатах переговоров – им гарантировали жизнь и объективный суд. Они посовещались и объявили, что сдаются. Вышли из зала, их тут же арестовали и автобусом военной полиции увезли в следственный изолятор министерства национальной безопасности. С ними вместе в автобус сели Андраник Маргарян и Григор Григорян как гаранты, что над преступниками не будет самосуда по дороге. В следственном изоляторе Унанян сдал пистолет. Это входило в договоренности о сдаче.

Так завершилась эта операция.

За кулисами

Когда террористов увезли, я на минуту зашел в пустой зал. Увидел кровь и следы от пуль. И сразу же уехал в министерство обороны.

Там по-прежнему было многолюдно. Среди собравшихся увидел и тех, кто посетил меня ночью с требованием должностей. Во мне вновь все закипело, я сдерживал ярость, как мог, но она все равно прорывалась: в резкости голоса и, наверное, в мимике. Я сказал:

– Ситуация разрешилась. Преступники сдались, они арестованы. Но я абсолютно не понимаю, что здесь у вас творилось все это время? Что за идея со списком? Как такое вообще могло произойти? В самый разгар сложнейшей операции, когда я занимаюсь освобождением заложников, когда труп Вазгена Саргсяна еще не остыл, вы – люди, считающие его своим лидером, – уже деретесь за должности! Уже решили, кто займет его