– Не думаю, что он пожалеет об этом, – добавил Габриэль. Он прекрасно относился к своим племянникам и племянницам, но из-за орлиных черт лица, напоминавших лица Анны и Кристофера, казался более суровым и строгим, чем был на самом деле. – Томас похож на Гидеона. В час беды он должен делать что-то полезное, а не сидеть сложа руки. Кристоферу нужна его помощь в поисках противоядия…

– Но ведь Кит еще ребенок, – сказала Сесили. – Вряд ли можно ожидать, что он добьется чего-то серьезного.

– Нельзя говорить, что труды Кристофера и Томаса пропадут зря, – возразил Уилл. – Не забывай: в свое время Конклав сомневался в нас, сомневался в Генри, но старшие оказались неправы.

– Бедная Софи, – неожиданно произнесла Джессамина. – Она всегда была такой доброй девушкой. Ну, кроме того раза, когда она ударила меня по голове зеркалом и привязала к кровати.

Люси не стала расспрашивать о подробностях. Истории Джессамины были в лучшем случае бессвязными, а в худшем – обескураживающими. Вместо этого она притянула Александра к себе на колени и прижалась лицом к его мягким волосам.

– Мне кажется, что терпеть жестокие удары судьбы – это участь всех живущих, – вслух размышляла Джессамина.

Люси не стала говорить, что альтернатива жизни ее нисколько не привлекает. Джессамина никогда не выражала желания вернуться в мир живых; казалось, она полностью удовлетворена своей ролью призрачного стража. «Как она отличается от Джесса», – подумала Люси. От Джесса, который просил ее никому не рассказывать о встрече с ним, чтобы его необычное существование «наполовину призрака» не было обнаружено Конклавом, который обязательно положил бы этому конец. От Джесса, которому так сильно хотелось жить.

– Мы все тогда были очень смелыми, – говорила Тесса. – Иногда я думаю, что молодым проще быть смелыми, потому что они не до конца понимают, что они теряют, расставаясь с жизнью.

Сесили что-то неразборчиво пробормотала в ответ, а Люси крепко прижала к себе полусонного Александра. Она черпала утешение в его присутствии, несмотря на то, что ему было всего три года, он капризничал и ныл. Иногда в глубине души она смутно ощущала, что мать права. Книги должны говорить правду, подумала Люси, но эту правду она не собиралась рассказывать на страницах «Прекрасной Корделии». Ее книги были предназначены для того, чтобы дарить людям радость. А с неприглядной и печальной правдой люди могли столкнуться и в жизни. Она несла лишь горе.

Джеймс сидел за своим рабочим столом и пытался читать, но не видел строчек. Он думал о Барбаре. Он не был близок со своей кузиной из-за разницы в возрасте, она относилась к обоим, Джеймсу и Томасу, снисходительно, как к детям. Но она присутствовала в его жизни чуть ли не с самого рождения, она была доброй и веселой, не такой высокомерной и злоязычной, как ее сестра, и всегда видела в людях только хорошее. А теперь он был вынужден жить в мире, где не было Барбары.

Он знал, что Люси в библиотеке; ее отвлекало общество других людей. Сам Джеймс всегда искал утешения в книгах. Однако книга, которую он читал сейчас, не была предназначена для утешения.

Его удивило, насколько мало сведений о Принцах Ада нашлось в библиотеке. С этими демонами Сумеречные охотники не сражались – в мифологии они описывались как зеркальное отражение небесных ангелов, подобных Разиэлю. Если верить книгам, Принцы Ада мало интересовались делами человечества – видимо, люди представлялись им какими-то ничтожными муравьями. Они сражались с ангелами и властителями иных миров – других миров, соседствующих с Землей, и собирали эти миры, как фигурки на шахматной доске. Их невозможно было убить, хотя иногда они могли чувствительно ранить друг друга, и после поражения пострадавшая сторона приходила в себя долгие годы.

Всего их было девять. Самаэль первым выпустил демонов на Землю. Азазель, искусный в изготовлении оружия, был изгнан после того, как научил людей ковать орудия убийства. Велиала, который «не ходил среди людей», описывали как повелителя некромантов и колдунов, похитителя царств. Маммона, принца, олицетворяющего жадность и поклонение богатству, можно было подкупить золотом и драгоценностями. Астарот соблазнял людей к лжесвидетельству, проникал в души тех, кто предавался горю. Асмодей, демон похоти, по слухам, был также военачальником армии Ада. Бельфегор был демоном лени и, как это ни странно, покровителем обманщиков, мошенников и шарлатанов. Левиафан, демон зависти и хаоса, имел облик морского чудовища, и вызывали его редко. И, наконец, был еще сам Люцифер, предводитель архангелов, прекраснейший из Принцев Ада, руководитель восстания против Небес.

Джеймсу казалось совершенно невозможным, чтобы кто-нибудь из них был его дедом. Это было все равно, что иметь в качестве деда гору или новую звезду. Принцы Ада представляли собой самое могущественное воплощение зла во Вселенной – возможно, за исключением Лилит, матери демонов.

Он вздохнул и отложил книгу, пытаясь отогнать навязчивую мысль о Грейс. Ему не понравилось, как они расстались на набережной: она сказала, что ей нужно время, и он понимал, что должен дать ей время. Но тем не менее, при мысли о ней внутри у него что-то жгло, словно он наглотался спичек.

Стук в дверь прервал его размышления. Он убрал книгу подальше и обернулся, не вставая со стула. Все тело болело.

– Войдите, – крикнул он.

Это оказался отец, но Уилл был не один: за его спиной стоял дядя Джем, безмолвный, словно призрак, в обычных широких одеждах желто-бурого цвета. Капюшон был низко опущен на лицо – он часто накидывал его, когда приходил в Институт. Как-то раз, много лет назад, Уилл рассказал Джеймсу, что некоторое время после вступления в орден Безмолвных Братьев Джему не нравилось, что люди видят его шрамы. Странно было думать о том, что дядя Джем может испытывать подобные суетные чувства.

– К тебе пришли, – сказал Уилл и отошел, чтобы пропустить Джема. Он перевел взгляд с сына на своего бывшего парабатая. Джеймс знал, что за маской беззаботного весельчака, забавляющего гостей шуточками и песнями, скрывался человек, способный на глубокие чувства. В этом он, Джеймс, походил на своего отца: оба любили слишком сильно, и сердечные раны причиняли им слишком сильную боль.

Если Уиллу и не нравилось, что у его сына и Джема были секреты, о которых он, Уилл, ничего не знал, и которыми с ним никто не делился, то он этого не показывал. Джеймсу было очень плохо до того, как Джем научил его контролировать свои странные способности. Уилла интересовало только то, что после занятий с Джемом его сын стал спокойнее и счастливее.

Голубые глаза Уилла потускнели и были обведены темными кругами; Джеймс знал, что они с Тессой с раннего утра были на ногах – сначала в лазарете, потом в библиотеке. Джеймс и Люси оставались с Томасом до тех пор, пока взрослые не забрали его и Кристофера домой; они не могли говорить от горя и усталости и просто молча сидели рядом. После этого Люси отправилась в библиотеку, чтобы присмотреть за Александром, а Джеймс заперся у себя в комнате. Он всегда переживал свои неприятности и несчастья в одиночестве.