Он подошел к окну, полюбовался скромно освещенной Женевой, дрожащими огнями французского берега; на черной глади озера качались уснувшие лебеди, спрятав головы в оперенье. Вновь приблизившись к Ариадне, он внимательно посмотрел на нее и улыбнулся бедняжке, которой суждено умереть.

— Представьте себе все эти будущие трупы на улицах, на тротуарах, такие торопливые, такие озабоченные, не знающие даже, что земля, в которую они будут зарыты, уже существует и ждет их. Будущие трупы шутят, возмущаются, гордятся. Смеющиеся приговоренные женщины, обнажают соски настолько, насколько могут, выпячивают их, глупо кичась своими молочными флягами. Все — будущие трупы, но при этом успевают побыть злыми за короткий период своей жизни, они так любят, например, писать «Смерть евреям» на стенах. Пойти против всего мира и попробовать говорить с людьми? Убеждать их, что нужно иметь жалость друг к другу, подталкивать их к идее неизбежности смерти? Бесполезно, им нравится быть злыми. Проклятие клыков. За две тысячи лет — только ненависть, клевета, заговоры, интриги, войны. Какое еще оружие они изобретут через тридцать лет? В конце концов эти ученые обезьяны поубивают друг друга, и род людской погибнет от злости. Значит — надо утешаться любовью женщины. Но заставить любить себя слишком просто — это так унижает. Каждый раз одна и та же старая стратегия и те же жалкие причины, плотские и социальные.

Да-да, социальные. Конечно же, она слишком благородна для снобизма, и ей кажется, что она не придает никакого значения моей должности заместителя генерального шута. Но ее подсознание до безумия преисполнено снобизмом, как и все подсознания, обожающие силу. Она безмолвно протестует, считает мой склад ума порочным. Она так уверена, что для нее имеют значение лишь культура, изысканность, тонкость чувств, честность, лояльность, благородство, любовь к природе и так далее. Но, дурочка, ты не видишь, что все эти достоинства свидетельствуют о принадлежности к правящему классу, и это на самом деле глубинная, тайная, тебе самой непонятная причина, по которой они так много для тебя значат. Именно эта принадлежность придает очарование мужчине в глазах милого создания. Конечно же, она мне не верит, никогда мне не поверит.

Рассуждения о Бахе или Кафке — пароль для этой принадлежности. Отсюда возвышенные беседы в самом начале любви. Он говорит, что любит Кафку. Дурочка в восторге. Она считает, что это он интеллектуально развит. На самом деле это он социально развит. Говорить о Кафке, Прусте или Бахе — из той же серии, что умение вести себя за столом, ломать хлеб, а не резать, не есть с набитым ртом. Честность, лояльность, благородство, любовь к природе — все это знаки социальной принадлежности. У привилегированных членов общества полно деньжат: почему бы им не быть честными и благородными? Их оберегают от колыбели до могилы, общество к ним милосердно: с чего им быть скрытными или лживыми? Что до любви к природе — ее не особенно увидишь в трущобах. Необходимо поместье. А что касается изысканности — это все лишь манеры и словарный запас, присущий правящему классу. Если я скажу «такой-то и его дама» — я покажусь вульгарным. Это выражение, считавшееся изысканным несколько веков назад, стало простонародным после того, как вошло в обиход пролетариата. Но если бы в высшем обществе было принято говорить «такой-то и его дама», я показался бы вам грубияном, сказав «такой-то и его жена». Все это — честность, лояльность, благородство, любовь к природе, изысканность, все эти прелести суть доказательства принадлежности к правящему классу, и поэтому вы придаете им такое значение, якобы моральное. Это доказательство вашего преклонения перед силой!

Да, именно силой, поскольку своим богатством, своими союзами, своими дружбами и отношениями они властны приносить вред. Из чего я могу заключить, что ваше почтительное отношение к культуре, уделу правящего класса, в конце концов, в глубинном смысле, оказывается почтительным отношением к возможности убивать, почтение это тайное и вам самой неведомое. Конечно, вы улыбаетесь. Все они улыбаются, все пожимают плечами. Моя правда горька.

Вечное преклонение перед силой. Ох уж эти подчиненные, расцветающие в лучах внимания шефа, их любящие взгляды, обращенные к власть имущему, их заранее готовые улыбки, их искренний смех в ответ на его идиотскую шуточку. Искренний, да, и это самое ужасное. Потому что под заинтересованной любовью вашего мужа ко мне есть другая любовь, подлинная, незаинтересованная, мерзкая любовь к власти, преклонение перед способностью причинять вред. Ох уж эта его вечная очарованная улыбка, его влюбленное внимание, его почтительный изгиб спины, когда я говорю с ним. Так в зоопарке, когда большой бабуин входит в клетку, все остальные бабуины-самцы, молодые или мелкие, становятся на четвереньки, в женственную позу доброжелательности и гостеприимства, во влюбленную позу вассала, чувственно признавая и почитая его способность убивать и причинять вред, — вот как бывает, когда большой грозный бабуин входит в клетку. Почитайте книги об обезьянах и вы увидите, что я говорю правду.

Кругом одно бабуинство. Бабуинство и животное преклонение перед силой, почтение перед военными, обладателями способностью убивать. Бабуинство — почтительное волнение во время парада, когда проходят тяжелые танки. Бабуинство — все эти крики энтузиазма, когда один боксер вот-вот победит, бабуинство — все подбадривающие вопли публики. Давай, оглуши его! И когда один посылает другого в нокаут, они гордятся возможностью потрогать его, похлопать по спине. Это спорт! — кричат они. Бабуинство — энтузиазм во время велогонок. Бабуинство — история про обращение негодяя, которого поколотил Джек Лондон и который, будучи побитым, тем не менее забыл собственную ненависть и теперь обожает своего победителя.

Кругом одно бабуинство. Толпы бабуинов, одержимых рабством, трепещущие толпы в оргазме страсти при появлении диктатора с квадратным подбородком, хранителя способности убивать. Бабуины — подчиненные, протягивающие руки, чтобы коснуться руки начальника и причаститься его власти. Бабуины — все эти атташе кабинета министров, благоразумные и религиозные, стоящие за спиной министра, когда он подписывает договор, и спешащие поднести промокашку и удостоиться чести промокнуть драгоценную подпись, ох уж эти преданные маленькие бабуины! Вылитые бабуины — министры с растроганными улыбками, окружившие королеву, которая целует маленькую девочку с букетом. Совершенно бабуинская улыбка играет на губах Бенедетти на заседании шестой комиссии, пока старик Чейни читает свою речь. Ох уж эта улыбка на жирном лице негодяя, которую чувство преклонения сделало доброй, чистой, нежной. Но улыбка эта означает еще, что он любит себя в любви к патрону, поскольку чувствует себя причастным к выступающему Величию.

И те бабуины — кретины, которые вхожи к итальянскому диктатору и которые расписывают мне очаровательную улыбку этого животного, его улыбка по сути такая добрая, говорят они, ох уж это их преклонение перед сильным. И те бабуины — кто восхищается добрыми поступками Наполеона — того самого Наполеона, который говорил: «Что для меня пятьсот тысяч убитых?». Они вечно в позиции слабого перед сильным, и малейшая мягкость, проявленная сильным, им кажется чарующей и обворожительной. В театре они всегда бывают так тронуты неожиданным добросердечием сурового полковника. Рабы! Но если человек и вправду добр, они его обязательно расценят как в некоторой степени болвана. В театре, например, злодей никогда не бывает смешон, но добрый человек часто, очень часто вызывает смех. Даже в самих словах «добрый малый» или «добряк» есть какой-то презрительный оттенок. Да и не называется ли служанка словом «бонна», то есть «добрячка»?