Человек пребывал здесь уже долго – может быть, целый час, но его голова и плечи не были засыпаны снегом, как не были им покрыты пруд и цветущие вокруг деревья. Снег попросту не успевал опуститься на верхушки деревьев, рассеиваясь где-то высоко над ними.

– Только маги да талантливые писатели могут облекать в колдовство окружающие их предметы, одурачивая таким образом людские умы, – изрек он, когда Келаайи Таш'Найесх оказалась за его спиной.

Девушка тут же поняла, что на самом деле мужчина и не думал засматриваться сказочной красотой природы: он искал в ней подвох.

– Для того чтобы увидеть истинный вид предметов, – продолжал он, – не надо быть чародеем. Смотри, княгиня… Вон тот ясень. Ты видишь нежную листву, раскидистые ветви… которые на деле давно превратились в труху. Дерево умерло уже с десяток лет назад. Это магия держит нас в иллюзии, что оно живо. Не видишь?.. Тогда пытайся это почувствовать.

– Почувствовать, – повторила я. – Вот об этом я и хотела спросить.

Глубоко вдохнув, я рассказала Хитрецу о том, что в меня будто поместили механизм-усилитель и внутри моего тела будто появился некий маятник, который с каждым днем раскачивается все сильнее и сильнее. Рассказала о том, как грудной клеткой я ощущала удары и всю меня трясло и колотило. Болезненные удары и болезненное состояние. Но я… улавливала резонанс. Вдыхала чужие чувства. Мои ощущения перетекали в представления, и те оборачивались в голове ясными картинками.

Но главное, я рассказала ему о снах.

– Во сне я видела… тебя. Много раз. В разных обличьях. Ты был смертником на арене, был повстанцем, который вел людей на столицу Этидо; ты был многими – и оставался собой. Я видела тебя так часто, что не могу больше верить в случайность таких видений. И поэтому мне хотелось бы спросить тебя, Фойерен… Тебе раньше, еще до… – в этот момент я нарушила обещание не упоминать о бандите Альконе Эрмелини, – до недавнего случая… приходилось убивать людей?

– Да, – коротко ответил Хитрец; на протяжении всей моей краткой исповеди он не отходил от камина, о теплый бортик которого грел свою изувеченную руку.

– И ты помнишь тех, кого отправил на тот свет?

– Да.

– Всех?

– Да.

– В этой жизни?

Сначала Хитрец не ответил: он лишь отнял локоть от теплого каминного кирпича и помял его в руке, будто тот вдруг занялся сильной болью.

– Если ты видела все это, значит, мой выбор был верным. Но для разгадок еще не время, – наконец проговорил он. – Как мы и договаривались, ты отправишься со мной, станешь переводить и параллельно учить меня языкам. Взамен я предлагаю тебе обучиться кое-чему и самой. И ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, княгиня.

Те ничтожные детали, о которых я имела представление, терялись среди неизвестности, будто крупицы в жерле пылепесчаного вихря. Вихря, порождавшего и новые вопросы о мотивах Фойерен.

– И ты знал все с первого дня, когда меня увидел? Определил во мне… это?

– Это есть во всех людях, Келаи, – отмахнулся Хитрец. – Оно похоже на еще один орган чувств, который люди утратили в процессе своего развития, и почти у всех он похож сейчас на рудиментарный отросток. Но у некоторых это изначально развито сильнее, чем у других: точно так же один слышит лучше второго, а третий видит острее четвертого.

Я осторожно спросила, видит ли Хитрец себя в роли моего наставника, но тот отрицательно покачал головой.

– Нет, ни в коем случае. Ведь тогда мы не сможем общаться на равных – вне моментов боя, конечно, где приказывать буду я. Но стань я для тебя учителем, как по умению чувствовать мир ты тут же сделаешься для меня ребенком – чуть более юной, чем я считаю тебя сейчас. Это же неправильно, верно?

Месье Алентанс предлагал мне разобраться во всем самой, но я и без его слов поняла одну незатейливую вещь: жить надо сейчас, в данный момент, ведь в будущем мы все умрем.

И потому я хотела научиться – и сказала Хитрецу об этом.

Вместо ответа Фойеренгер стянул с указательного пальца правой руки – той, которую составляли дутые заплатки из рубцов – платиновое кольцо с округлым камнем прюнелевого цвета, которое он носил поверх перчатки на его указательном пальце. Фойерен положил его на свою ладонь и развернул так, чтобы я смогла рассмотреть его во всей красе.

– Эта реликвия была на смертном одре нескольких человек и отчаянно жаждет новую жертву, – изрек Хитрец, и я заметила, что лишь тонкие и редкие темно-синие прожилки проблескивали в глубине еще неизвестного мне камня. – Как ты думаешь, что заключено внутри?

С этими словами Фойерен надел перстень на большой палец моей правой руки: для других оно было велико. Я невольно вгляделась в камень: где-то внутри него бесновались непонятные полупрозрачные существа – безногие, безрукие, безголовые. Они будто танцевали, но не различить в их танцах было ни стройных па, ни отчетливого ритма. Порывистые, беспорядочные движения их напомнили мне книжные рисунки ритуальных плясок аборигенов с отдаленных земель Ккехзиек.

– Это… филактерия?

– Именно, – ответил Фойерен. – Самое важное здесь – обсидиан, именно он представляет собой ценность, с которой не сравнится даже стоимость платины. Кольцо – это самый простой способ всегда держать камень при себе…

Хитрец продолжал рассказывать, но я уже почти перестала слышать его голос. Кольцо все ярче играло пугающими красками. С виду обычное, не красивое и не уродливое, оно, обосновавшись на моей руке, стало будто живое. Темное и грязное, оно показывало мне ужасающие картины.

Страхи. Печали. Ненависть. Несбывшиеся мечты. Страдания. Уродливые человекоподобные фигурки кружились, соединялись, лопались и образовывались снова, – вращался жуткий калейдоскоп. И чем дольше я на него смотрела, тем быстрее становился танец, тем живее становились существа, заключенные в нем. И наконец, они запели – нечеловеческими, душераздирающими воплями.

Ведь пение мертвых – это крик.

– Такое нельзя носить! – вскрикнула я от прокатившейся по всей руке боли. Я попыталась снять перстень, но Хитрец поймал мою кисть и удержал ее. Вены в руке отчаянно пульсировали, и кисть будто тянула вниз непонятная сила.

– Конечно, нельзя. Но не нам, – загадочно улыбнулся Фойерен. – Кольцо станет твоим катализатором, как стала магия Чьерцема Васбегарда на одельтерском приеме 1 ноября 889 года. Кольцо – это очень сильный предмет, который даже за короткое время изменит твою… восприимчивость.

Хитрец говорил, что все предметы можно делить на «пустые» и «наполненные», «хорошие» и «нехорошие». Это было наполненное, нехорошее кольцо, располагающее многими названиями: Черный Камень, Перстень Меченого, Печать Грешника.

По моим пальцам будто снова прокатился разряд тока; он отдал судорогой в предплечье, и я звучно выругалась. Фойерен принялся растирать мою ладонь, но это не помогло: казалось, кожа готова была отделиться от мышц.