Большинство финансистов (но не все!) понимают, что упрощенные модели имеют серьезные недостатки. Поэтому они переключились на описание фондового рынка (а также других рынков активов), на котором действуют два типа участников{566}. С одной стороны, это «информированные» трейдеры, то есть люди, которые действительно понимают механизм функционирования фондового рынка и в соответствии с теорией двигают цены на ценные бумаги к их «фундаментальным» значениям, если им удается занять доминирующую позицию на рынке. С другой – это «неинформированные» трейдеры, которые не понимают основ функционирования рынка. Профессора по финансам зовут их «торговцами шумом», поскольку они торгуют ценными бумагами не на основе «фундаментальных цен», а исходя из случайных ценовых «шумов». Возможно, хорошее представление о них можно было составить в 1990-х годах, когда они активно скупали акции доткомов непосредственно перед тем, как их пузырь лопнул{567}. Тот факт, что некоторые ценные бумаги торгуются по ценам рыночного шума, объясняет многие аномалии в их курсе, в том числе высокую доходность акций в сравнении с облигациями и интенсивные колебания курса ценных бумаг вокруг их фундаментального уровня{568}.

Исследование феномена «торговцев шумом» стало примером успешного анализа фондового рынка. В математических моделях охота на простака также учитывается, поскольку компетентные инвесторы пользуются своими преимуществами перед «торговцами шумом». Действительно, для таких моделей разрабатываются сложные математические формулы, чтобы проводить сравнительный анализ «благосостояния» информированных и неинформированных трейдеров{569}.

Эти примеры из области экономики и финансов подчеркивают огромный объем работы, разделяющей компетентных и некомпетентных, информированных и неинформированных игроков рынка. Компетентные и информированные игроки почти всегда добиваются лучших результатов, чем некомпетентные и неинформированные. Когда бы это ни происходило, это и есть охота на простаков.

Если в бихевиористской экономике и финансах уже столько написано о неинформированных и некомпетентных участниках рынка, то все равно остается вопрос: что с этим делать? Возможно, в этой книге вы не нашли для себя ничего нового. Даже если это так, мы надеемся, что она и ее истории доставили вам удовольствие. Однако мы все же тешим себя мыслью, что сумели взглянуть на проблему под новым углом зрения. Далее мы хотели бы описать три основных аспекта, которые, не исключено, являются чем-то новым для нынешней традиционной экономической теории.

Первый аспект касается места бихевиористской экономики в экономике. Основополагающая экономическая концепция, как мы уже упоминали во введении и обсуждали в начале послесловия, восходит к работам Адама Смита. Вспомним его знаменитых пекарей, пивоваров и мясников, реагировавших на спрос в условиях конкурентного рынка и решавших, сколько товара поставлять на рынок в зависимости от цен, которые готовы были платить покупатели. Эта система находилась в состоянии устойчивого равновесия. В случае нарушения равновесия появляется возможность для получения прибыли. Но раз так, этим наверняка кто-то воспользуется. В естественных науках принято считать, что природа не терпит пустоты; экономическая система тем более не потерпит неиспользованных возможностей получения прибыли. Исходя из наших представлений, если бы Cinnabon не торговала булочками или чем-то подобным в аэропорту и супермаркете, то рано или поздно эта идея пришла бы в голову кому-то другому.

Мышление с акцентом на общем равновесии было краеугольным камнем экономического мышления почти два с половиной столетия. Но теория бихевиористской экономики (вскоре мы доберемся и до теории финансов) никоим образом не укладывается в эту концепцию, что со всей очевидностью подтверждается и нашими двумя примерами – исследованиями Деллавиньи и Малмендьер и Габо и Лейбсона. С точки зрения нынешних требований к содержанию и стилю журнальной статьи приведенные ими примеры весьма необычны. В изложенной Деллавиньей – Малмендьер истории с фитнес-клубами у всех начинающих спортсменов было слабое место – заблуждение относительно собственных возможностей. Модель Габо – Лейбсона для рынков товаров с неочевидными характеристиками тоже весьма нестандартна: они описали модели спроса и предложения базового и сопутствующих товаров; кто-то из потребителей хорошо разбирается в особенностях продукта, кто-то в этом ничего не понимает; в результате компании сами решают, следует ли обнародовать цены на сопутствующие товары{570}. В соответствии со всеми стандартами написания статей по экономике авторы доказывают, что охота на простака действительно существует. Они делают это, описывая математические модели и примеры, неопровержимо свидетельствующие о наличии этого явления. Но стандарты научных статей имеют и обратную сторону: в данном случае это невозможность обобщения выводов на основе отдельных примеров.

Именно эту проблему и призвана решить наша книга. Вписывание охоты на простака в концепцию экономического равновесия в духе Адама Смита, которую считают эталоном большинство экономистов, предполагает признание ее универсальности. А это, в свою очередь, подводит нас к мысли об объективном характере фишинга.

Вернемся к вопросу о том, почему экономисты проморгали финансовый кризис. Если мы будем думать об охоте на простака как об объективном явлении, существующем по причине уязвимости людей в психологическом и информационном смысле, которую можно использовать для получения прибыли, то экономисты встанут перед необходимостью выявлять приманки, которые в скором времени могут привести к краху.

Существует еще одна причина, объясняющая, почему бихевиористская экономика и бихевиористские финансы с их специфическим описанием заблуждений, так же как и рынков, так и не смогли признать повсеместность феномена охоты на простака. Общепризнанным принципом традиционной экономики является такой постулат: люди принимают решения исходя исключительно из критерия роста собственного благополучия. Этот критерий даже получил условное название – «выявленные предпочтения». Своим выбором люди демонстрируют, что именно повышает их благосостояние{571}. Такое предположение находится в прямом противоречии с нашей концепцией о разнице между тем, чего люди действительно хотят (что для них полезно), и тем, чего они хотят по их собственному мнению (желания «обезьянок, сидящих на плече»). Специфика бихевиористской экономики – в частности ее акцент на определенных психологических заблуждениях (та же подмена истинных желаний внушенными «обезьянками»), а также их использование в конкретных рыночных ситуациях (например, в условиях монополистической конкуренции) – актуализировала положение о том, что различия между истинными желаниями людей и желаниями, внушенными «обезьянками», не являются нормой. Возможно, их следует учитывать в индивидуальном порядке – но лишь как редкие исключения. Этот месседж не звучит явно, однако изложение основ бихевиористской экономики подсознательно включает этот тезис. Таким образом, большинство экономистов устроило бы утверждение, что люди делают выбор в пользу того, чего они действительно хотят; при этом признается существование незначительного количества случаев нерационального выбора. Эти взгляды вполне согласуются с наблюдением, что по крайней мере в развитых странах большинство людей принимают решения целенаправленно, исходя из своих базовых потребностей. Эта целенаправленность могла бы заставить нас поверить в то, что различие между оптимумом Парето применительно к нашему реальному благополучию и оптимумом Парето применительно к благополучию в понимании «обезьянок, сидящих на плече» несущественно и может проявляться в ходе контактов с фитнес-клубом или в процессе приобретения чернильного картриджа. Но это исключения из правил, поэтому выявленные предпочтения по большей части оправдываются.