Ну и что с того, если нет у меня диплома и на двоих с братом семилетку не имею. Зато вкалываю штукатуром-маляром! Всегда заработаю на кусок хлеба с маслом. И несчастной себя не считаю! Мозги и все прочее не отсушила. Здорова как кобыла! Жизни радуюсь и другим унывать не даю! Чего сетовать? Нас работяг любить надо такими, какие мы есть, а не рассматривать ровно в зверинце: похожи на людей иль нет! Давай! Вали за стол! Пожрем и бухнем за любовь!

Хорошо, что это у нас отнять нельзя! — лукаво покосилась баба.

Прошке с Веркой было легко и просто во всем. Она не врала, не притворялась, не умела кривляться и кокетничать. Она всегда говорила то, что думала, не умела льстить.

Верка! Ты хоть любишь меня? — спросил как-то Прошка.

Во, дурак! Нашел о чем трепаться? Ты мне подходишь! Пока! А дальше хрен меня знает? Я тебя устраиваю?

Иначе не возник бы!

Так и дыши! На том успокойся! Про любовь болтают дети, либо психи! Мы с тобой ни то, ни другое! Кончай пустое травить! Давай бухнем!

Через пару месяцев, просидев без зарплаты, Прошка решил подыскать другую работу, и Верка предложила ему перейти к ней в бригаду.

А жить где стану? У вас общаги нет!

Живи у меня! Угол не откусишь! — предложила бесхитростно, добавив: — За жилье натурой платить станешь! Коль устраивает, переходи хоть нынче!

Прошка пошел к начальнику узнать, когда ожидается зарплата? Но Маринка, смерив холодным взглядом, ответила, что надежд нет, а начальник занят, у него совещание.

Тогда я увольняюсь! Пусть позаботится о расчете! Иначе вытащу в суд! Хватит измываться! Пусть сам дышит без получки! — вытащил заявление, написанное загодя и положил на стол.

Отметьте в журнале число! — глянул на бабу холодно. Та поежилась и, взяв заявление, пошла в кабинет. Вернулась уже с резолюцией «Бухгалтерии произвести расчет. Выписать из общежития».

Когда деньги получу? — спросил жестко.

В течение трех дней. Так и по закону предусмотрено.

Хорошо! Пусть попробуют затянуть!

Не беспокойтесь! Ваше вам отдадут!

Через три дня ему и впрямь выдали расчет, отдали трудовую книжку. Потребовали, чтобы освободил место в общежитии.

А я уже там не живу! — усмехнулся Прошка, добавив: — У жены прекрасная квартира! Да и работать будем вместе! — взглянул искоса на бывшую любовницу.

Та выронила журнал из рук. Чтобы скрыть досаду, нагнулась поднять. Выпрямилась уже спокойной.

Поздравляю вас! — натянула на лицо улыбку, но уголки губ ползли вниз. Им хотелось разреветься.

Спасибо! Мне действительно очень повезло! — хвалился Прошка перед бухгалтером и кассиром, игнорируя секретаршу. — Подарок от судьбы получил! Трудяга! Красавица! Огонь — ни женщина! И человечище! Со взгляда все понимает! — победно посмотрел на Маринку, та сидела, уткнувшись в бумаги, делая вид, что не слушает. И только руки выдали. Они дрожали неуемно. Прошка вышел из двери с гордо поднятой головой.

Он быстро научился штукатурить, белить и красить, класть плитку, клеить обои. Верка восторгалась, хвалила Дылду. Тот цвел. Еще бы, в бригаде десяток баб. За день всех успевал ущипнуть за задницы и грудь, поприжать в углу, пообещать на будущее поймать на ночь. Верка не ревновала ни к одной. Знала, впереди ночь, и Прошке от нее никуда не деться. Она выматывала одна за всех, и Дылда лишь к обеду вспоминал, что вокруг него бабы.

Прошка! Хорек немытый! Я тебе стираю, жрать готовлю, а ты на кого силы изводишь? Брысь от Тоньки! Она старая! Ей мужик уже не нужен! Сгнила на корню! Подумай, что впереди ночь! — хохотала Верка.

Прошка, работая в ее бригаде, получал куда как больше, чем в сантехниках. А главное, тут не задерживали получку. Неплохой приработок имел и на халтуре. Здесь он приоделся и выглядел неплохо. Верка всегда следила, чтобы Прошка был сыт и чист. Она никогда не называла его мужем. Даже ради шутки не связывала обязательствами. И говорила о нем как о своем хахале… Она всегда оставалась верной своему слову.

«Хахаль… А ведь я привык к ней. И теперь люблю эту взбалмошную чертовку. Она оказалась куда лучше всех прежних, кого считал женами, расписывался, верил им. Ни одна ее не стоит. Она понятна и проста. С нею легко. Выходит, надо бросать якорь насовсем», — решил Прохор. Но… через неделю упала Верка с лесов. Перелом позвоночника. К ночи умерла у него на руках.

Она не плакала. Смотрела на него вмиг запавшими глазами. Прошке не верилось, что теряет ее. Плакали бабы из бригады. А Верка все пыталась удержать в руках жизнь, но не удавалось.

Чего воете? Жива я! Не ушла, не накрылась покуда! Хотя, все не вечные. И встретимся там, на верху! Я упала, чтоб взлететь! Когда-то конец каждому будет. Жизнь не хер — в руках не удержать! Я люблю тебя, Прошка! Милый мой дуралей! Ты о том не знал. Хоть иногда вспоминай меня…

Он помнил ее всегда. Он продолжал любить и мертвую. Ни с кем не мог сравнить Верку и ей единственной носил цветы…

Прошка после смерти Верки резко изменился. Стал хмурым, неразговорчивым, раздражительным.

Эх, дурачок ты, Прохор! Был бы ты расписан с Веркой, никто б не выселил тебя из квартиры! Все твоим осталось бы! А теперь бездомным стал! — жалели Прошку бабы. И чтоб не слышать их и не видеть, ушел от них, боясь свихнуться. И в этот же день оказался среди городских бомжей, а через пол года пришел на свалку.

Нет, он не спятил. Среди бомжей не было счастливых, не приживались слабые. И, пообщавшись, понял, что его судьба хоть и суровая, но не жестокая. Она всегда давала ему шанс на жизнь и не брала за горло, оставляла глоток кислорода. И Прошка еще ни раз не жалел о своем рождении. Эти у бомжей считалось пределом.

Шли годы. Дылда уже не думал о своем жилье в городе. Оно стало вовсе недоступным. Деньги, какие зарабатывал, тратил на жратву, а она дорожала с каждым днем.

Он не снимал тряпье с огородных пугал, не выковыривал обноски из мусорных контейнеров как другие бомжи. Прохор каждой копейкой делился с матерью и никогда не ругал, не проклинал ни одну из женщин, встретившихся на пути.

Не скоро у него появились увлечения. Вера стояла перед глазами преградой. Ее долгое время не могла затмить ни одна. И лишь Ирке удалось расшевелить в нем мужика. Взялся он оштукатурить дачу. Женщина поесть приготовила. Указала на постель, где мог отдохнуть. Прошка даже не оглянулся. Разделся до пояса, стал раствор замешивать. Баба взглянула ненароком на свою беду и не смогла взгляд оторвать, как здорово сложен этот человек!

Прошка увидел, но не дрогнул. Ирка молча выстирала его рубашку, майку. По ним поняла: нет семьи у человека. Прошка кивнул благодарно. С утра до вечера оштукатурил комнату. Когда сел отдохнуть, поставила перед ним еду, а уже ночью и бутылку достала из холодильника.

Прошка лег в постель, Ирина — на полу. Вот тут и стало неудобно мужику. Решил поменяться местами. Ни просьбы, ни убежденья не помогли. Взял на руки, чтоб силой перенести на кровать. Ирина шею обхватила, не отпустила…