С друзьями всем делиться надо! Иди за стол! Здесь без тебя не скучают…

Дылда мигом отрезвел. Бросился к другу с кулаками, но их вскоре разняли, развели по домам. Уходя, бросил через плечо:

Сука ты, Ксюшка! Подзаборная блядешка! А ведь я любил тебя!

Сам кобель! Всех баб в селе перетискал, а теперь верность подавай! Не много ли захотел, козел шелудивый? Иди вон! Такие как ты за забором пачками валяются!

Прошка после Ксюшки с месяц по бабам не ходил. Злился на всех разом. Он сам изменял, считая, что мужик имеет на это право. Ему в подоле не приносить, а вот бабе этакое утворить — грех и срам. И все же по селу его стали звать рогоносцем. Не только мужики, даже пацанва.

Сынок! Осрамились мы с тобой на весь свет. В своей деревне не сосватаешь больше ни одну путевую девку. В соседнем тоже никто за тебя не пойдет. Людская молва все тропки перекроет. Сплетни да пересуды любую оттолкнут. Поезжай в город. Может, сыщешь там свою судьбу, а потом, коли Бог даст, и меня перевезешь. Продадим свой дом, купим в городе меньший. Зато никто не будет в лицо нам смеяться. Станем жить тихо. Авось и ты остепенишься, будешь смирным мужиком.

Прошке понравилась материнская задумка и через неделю поехал в город, решив вначале сам обустроиться, а потом перевезти мать.

С работой проблем не было. Прошка многому научился в деревне и в армии, не гнушался никакой работы и помимо всего еще ходил вечерами на «шабашку». Сам определился в общежитие. Слесари-сантехники всегда были нужны городу, и Дылда не сидел без дела. Но заработка никак не хватало на жизнь, а тут еще с зарплатой пошла чехарда. Ее перестали выдавать вовремя.

Сменить работу значило уйти из общежития. Если снять комнату, за нее всякий месяц платить придется. И немало. Прошка долго искал выход. Ломал голову, как жить дальше? Ведь в селе были свои харчи. Здесь их приходилось покупать. В селе, конечно, и работа от зари до зари. К тому ж нынче из деревни весь люд уезжает. Только за два месяца улица почти пустой осталась. Окна стоят заколоченные досками крест на крест.

Может и не согласился бы Прошка так спешно уехать в город, если б не столь быстро пустела деревня. И не только девок, баб в ней почти не осталось. Лишь старухи-пересудницы да детвора сидят возле домов на скамейках.

А тут еще и письмо от матери пришло. На душе совсем тоскливо стало: «Милый мой Прошенька, что ж это в свете творится? Бегут люди с деревни как зайцы с пожара. Хотели мы с тобой дом продать, да кто его теперь купит? Вся деревня разбежалась по земле. Даже Оксанка, жена твоя бывшая, и та умоталась. Устроилась работать в поезд проводником. Сама сказала. Приходила ко мне попросить прощения и попрощаться. Нет у нас нынче соседей. Ночью во двор жутко выйти. Оглянешься, нигде ни огонька, ни голоса. Как в могиле. Бегит люд с деревни как от погибели. Ну, а я, верно, тут и помру. В городе оно не легше. Здесь у нас тебе вовсе скучно станет. Самой молодой из баб в нынешнем лете семьдесят годков исполнилось. А с мужиков — Тарас. Он на гармошке еще в первую мировую войну играть учился, нынче нас веселит. Когда тверезый, играет про «Варяга», как наклюкается самогону, то тогда — «Хороши весной в саду цветочки…». А знаешь, для чего? Чтоб мы вовсе не разучились смеяться! Он нас девками, барышнями кличет и все к себе на лавку приглашает присесть. Садимся. Кто с клюкой, иная вставные челюсти роняет на ходу, другая без очков Тараса от скамейки отличить не может. Не то ведро воды, себя в дом еле затаскиваем. А и помочь уж некому. Ты помнишь наш колхоз назывался «Комсомолец»? Вот теперь одни комсомольцы в нем и остались. Только двадцатого года… Не знаю, если кто помрет, как хоронить будем? Ить могилу некому выкопать стало…».

Прошка все понял и вместо ответа взялся за шабаш. Нанимался вечерами на любую работу. И копил так, что на каждом куске хлеба себя урезал. Не до баб, мать стало жаль. За пол года скопил на маленький домик без удобств и через неделю перевез в него мать,

Конечно, жить с нею даже не думал. В маленькой комнатушке поместилась одна постель да столик. Если кто-то сел на стул, второй уже должен был стоять. На кухне даже матери тесновато было. Зато она жила в городе, и он всегда мог ее навестить, подкинуть деньжат, помочь в доме, но ночевать не оставался. Даже на полу не было места.

Едва мать обустроилась, выхлопотала пенсию. А Прошка напился на радости, решил себе выходной

устроить. Ведь за все время жизни в городе ни разу не расслабился. Вот и выпил один целую бутылку водки, а утром на работу проспал. Его, когда пришел, враз к начальнику. Тот с лица посинел, кричавши. И Прошка не выдержал, послал его на хер и, выйдя из кабинета, написал заявление об увольнении.

Зачем спешите? Найдите работу, жилье, потом уволитесь! — тихо посоветовала секретарша, сероглазая белокурая Маринка.

Он глянул на нее, при щурясь. «Приглянулся или пожалела?» — подумал молча.

Эй, если б у меня была вот такая же красивая и умная подруга! Тогда и жизнь имела бы смысл, — ответил тихо.

А кто мешает? — удивилась Маринка.

Вы — городская, а я — деревенский. Кому нужен? — глянул украдкой на грудь.

Какое это имеет значение? Я слышала, как по доброму отзываются о вас.

Кто? — испугался Прошка.

Хвалят вас наши работяги!

А ты? — глянул в упор, решив не медлить.

Я вас не знаю…

А кто мешает? Давайте погуляем вечерком по городу, — предложил, не веря, что девчонка согласится.

Погодите! Давайте сначала ваш вопрос уладим. С работой. А уж потом о прогулках поговорим.

Маринка предложила Прошке подождать ее, сама зашла в кабинет к начальнику. Вышла оттуда минут через десять. Глянув на Дылду, головой закачала:

А вы — грубиян! Вас простили сегодня, но впредь не распускайтесь! Я не всегда смогу защитить. Идите! Завтра не проспите на работу.

А как прогулка? Ведь обещала!

Я ничего не обещала. Да и завтра рабочий день. Надо успеть отдохнуть. Когда будет выходной — другое дело! — улыбнулась озорно, обещающе.

В пятницу он напомнил ей о прогулке, но Маринка отказалась, сославшись на домашние заботы. И лишь через неделю согласилась встретиться, но попросила, чтобы он о том никому не говорил.

Они гуляли по темной аллее парка, пока не только людей, скамеек не стало видно. И Прошка осмелел, обнял Марину. Та прижалась к нему. Он поцеловал — она ответила. И тогда Прошка совсем осмелел. Подхватил Маринку на руки, понес в кусты. Она не вырывалась, обвила его шею руками. И только тут Прошка понял, как соскучился он по женщине, как истосковался за время жизни в городе по теплу и ласке:

Маринка! Давай завтра встретимся. Скажи, где живешь? Я приду!

Нельзя. Я замужем, — словно ушат холодной воды вылила на голову. — Муж старше меня на десять лет и, конечно, не устраивает меня. Он догадывается, но молчит. Не надо, чтобы увидел. Я не хочу уходить от него. Мне это не выгодно. Ты понял? У нас с ним все хорошо, кроме этого, но и здесь есть ты. Значит, все в порядке.