– В том-то и дело, – сказал я очень уверенно. – Удовольствие должно быть обоюдным.

Оуэн снова рассмеялся.

– Ты сейчас говоришь романтичные банальности, прямо как Адрик. Лучше думай о том, как разложишь ее, как она будет стонать, как сделает тебе минет.

У меня не было в этом никакого опыта. Я чувствовал себя глупым, маленьким и недоразвитым. Да, я был выше всех в классе и уже накачал кое-какие мускулы, но еще не прекратил расти и по-прежнему был тощим, да и Эган то и дело уверял, что мне надо «еще подрасти». Это меня удручало, потому что даже Адрик в свои пятнадцать лет выглядел на все семнадцать.

– А ты сейчас говоришь, как Эган, – фыркнул я.

Мы вошли в комнату моего старшего брата. Она была большая, с огромным окном в глубине. В ней царили идеальный порядок и атмосфера зрелости и упорядоченности. Там стоял огромный шкаф с коллекцией обуви, столь же огромной, как его самомнение.

Я достал ключ из-под кресла, гневно стиснув губы. Оуэн понял, в чем дело, и стоически вздохнул, улыбнувшись мне по-братски.

– Уймись пока, ладно? Когда ты этим займешься, все пойдет как по маслу, и вы оба сами поймете, что и как делать. Она тебе скажет, где ее надо трогать, а ты ей скажешь, где трогать тебя, и все будет класс… – Последнее слово он протянул на манер хиппи; подобных словечек он понабрался на пляже. – Понимаешь? Будешь слишком много думать – мозги вывихнешь.

Я коснулся рукой затылка и кивнул. Вскоре моя злость утихла.

– Пожалуй, ты прав.

– И тебе не стоит заниматься этим сейчас, – добавил он, смешно закатив глаза. – Ты не сможешь получить удовольствие, как положено, уж поверь. Тебе еще нужно… подрасти.

Оуэн произнес это с такой естественностью, что я понял: он беспокоится обо мне. Я слышал, как мои братья говорили, будто бы секс – это большая нервотрепка, но Оуэн меня успокоил.

– Ты у нас просто эксперт, – улыбнулся я.

Оуэн открыл один ящик, чтобы достать фонарики, которые Эган держал там, потому что в последний раз мы ими пользовались, когда не так давно обыскивали домик Хенрика, но ничего не нашли. Он протянул мне один фонарик, а второй оставил себе. Мы вышли из комнаты и снова направились к лестнице.

– Эх, Алекс! – вдруг шепотом добавил Оуэн, остановившись посреди коридора. – Такое иногда может случиться с совсем неожиданным человеком. Не противься этому. Только нужно быть уверенным, чтобы это был, скажем так, кто-то особенный и у тебя остались хорошие воспоминания.

Я снова кивнул. В какой-то момент я почуял в его словах тревожную братскую заботу, но тут он мне улыбнулся слегка зловеще.

– Что ни говори, а первую задницу никогда не забудешь, – добавил он.

Мы рассмеялись и направились дальше по коридору.

– Ты это делал с кем-то особенным? – спросил я шутливо-требовательным тоном.

Оуэн спускался по лестнице впереди меня.

– Я делаю это с кем угодно, пытаясь забыть, что никогда не смогу делать это с тем, кого считаю особенным, – ответил он, не оборачиваясь.

Я ускорил шаг, чтобы его догнать.

– Ты что, влюбился? – выпалил я, удивившись, что мой лучший друг скрыл от меня нечто настолько важное. – И мне ничего не сказал, придурок! Кто она? Это Кэсси, ведь так? Та, что тебя отвергла?

Оуэн тихонько рассмеялся, покачав головой.

– Когда-нибудь я тебе расскажу, – пообещал он, – когда ты станешь более опытным в клиторных делах и перестанешь так всему удивляться.

Уже в вестибюле я положил руку ему на плечо, ненадолго задержав.

– Эй, только не говори Эгану, что я тебя об этом расспрашивал, – очень серьезно попросил я. – Он же мне потом полгода жизни не даст!

Оуэн кивнул.

– Не волнуйся, все твои секреты останутся при мне.

Входная дверь открылась, и вошел Адрик в промокшей одежде, зато с двумя чемоданами в руках. Поставив их на пол, он повернулся к двери, чтобы отправиться за остальными вещами, но тут со стороны кухни появился Эган. Он шел быстро, его волосы были мокрыми, а выражение лица не предвещало ничего хорошего.

Он уже открыл рот, собираясь что-то сказать, когда мы вдруг услышали чей-то крик.

Во всем доме царила тишина, лишь дождь шелестел по крыше. Внезапный крик с ужасающей силой разнесся по коридорам, по лестнице и достиг нас. Женский крик, полный ужаса и отчаяния.

Крик Мелани.

Мы тут же бросились вверх по лестнице, откуда слышался крик. Пока мы в растерянности бежали, крик повторился, еще более истошный и полный ужаса.

Мы прибавили ходу. Дорогие кроссовки с писком скользили по мраморному полу. Мне удалось включить фонарик в тот самый момент, когда мы ворвались в коридор. Сначала я подумал, что в дом забрался вор, каким-то образом обманув сигнализацию, но, распахнув дверь в комнату кузины, я направил вперед луч фонаря, и все мы с беспощадной ясностью увидели незабываемую картину…

Я ожидал чего угодно, только не этого.

Мелани лежала на кровати в одном нижнем белье. Ее руки были широко раскинуты. Голова моталась из стороны в сторону в такт рыданиям:

– Пусти меня! Пусти!

Хенрик лежал на ней, крепко держа за запястья.

На миг мы застыли как парализованные. Еще два месяца назад Мелани жаловалась, что Хенрик преследует ее и откровенно пристает, когда их никто не видит. Она говорила, что из ее комнаты исчезло кое-какое нижнее белье, и она уверена, что его украл садовник. Именно поэтому Эган и решил проникнуть к нему в дом, чтобы поискать там пропавшие вещи.

Эта картина тут же подтвердила все наши подозрения и разрушила образ хорошего парня, каким я считал Хенрика. Я больше не мог защищать его. Увиденное привело нас в ужас. Хенрик оказался извращенцем. Да, у нашей кузины были проблемы, но все же она не заслуживала столь ужасной участи, которая ее, несомненно, постигла бы, не подоспей мы вовремя.

Увидев нас, Хенрик отпустил Мелани, и она в ужасе скорчилась на кровати, пытаясь прикрыться простыней. Вот тут-то мы и очнулись.

С этой минуты все произошло очень быстро; смешались воедино крики и безнадежные стоны. Хенрик метнулся к окну, чтобы выпрыгнуть, но Эган, Адрик и я бросились ему наперерез, в то время как Оуэн подбежал к Мелани.

Эган схватил Хенрика за шиворот и вытолкнул на середину комнаты. Тот вырвался и бросился на Адрика, который с такой силой врезал ему по лицу, что Хенрик отлетел и ударился спиной об стену. Я же совершенно обезумел от ярости. Мой взор застилал красный туман, я