Прощаясь, миссис Нюссбойм прослезилась у меня на груди. Салли помахала мне вслед ковбойской шляпой и многозначительно подмигнула.

Уже спускаясь по лестнице, я едва не стал жертвой какого-то фэбээровца, стремительно – насколько это возможно, будучи отягощенным здоровенной покореженной железякой, – несшегося вверх. Металл, как я успел мимоходом заметить, походил то ли на кусок обшивки самолета после попадания зенитной ракеты, то ли на кусок ракеты после столкновения с самолетом. Следом за фэбээровцем прыгала по ступенькам, правда, чуть помедленнее, встрепанная рыжеволосая дамочка.

– Малдер! – прокричала она, проскакивая мимо. – Стой! Я должна тебе сказать…

Что именно она должна была сказать, я не расслышал из-за страшного грохота наверху – похоже, кто-то в кого-то все-таки врезался. Кто и в кого, я выяснять не стал. Мне еще предстояло найти в конторском хаосе кафетерий, а в нем – своих коллег.

– Господин Малышев?

Тьфу, черт, Чуть не забыл. Это же я Малышев. Это меня так зовут по фальшивому паспорту.

– Да?

– Господин Рыжин просят подняться в сто двадцатый нумер.

– Благодарю, любезный. – Я отработанным движением вложил в руку мальчика полтинник – достаточно крупные чаевые, чтобы отвлечь внимание даже самого преданного своему делу работника. Ежели нашей пташке посчастливится сегодня уйти, то обо мне вспомнят не то, что шел я в сто двадцатый номер, а то, что расщедрился несообразно потертой шинельке.

Значит, господин Рыжин. Он же Коренев, он же Барсов – это псевдонимы. Он же Якушев – это настоящая фамилия. Персона, мягко скажем, из неблагонадежных – фактически единолично поднял из небытия подметный листок, называемый «Россия освобожденная». Лет пять назад об этом печатном органе никто даже в управлении не слыхивал. А теперь господин – или товарищ? – Якушев возглавляет целую подпольную организацию, да не где-нибудь, а в одном из крупнейших городов России – Екатеринбурге.

Политические взгляды Рыжина-Якушева меня занимали мало, хотя какой-нибудь профессор социальной экономии, пожалуй, взвился бы от восторга, разбираясь в дебрях его риторики. Агитатору удалось перенести на родную почву весь набор лозунгов и штампов, которыми потчуют народ европейские социалисты самого радикального толка – от «засилья еврейского капитала» до «неизбежности нового общественного строя». Сам я в политических науках не силен, но, на мой взгляд, мы и старым строем неплохо обходимся, да и вспоминать идейки печальной памяти господина Пуришкевича в наше просвещенное время приличным людям как-то неловко.

Да ладно. Моя задача сейчас – не размышлять, пока ноги сами несут меня к лифту, а готовиться. Надо задержать Якушева в сто двадцатом нумере до той поры, пока не появятся мои коллеги и не возьмут его с поличным, которое опять же надо обеспечить мне.

В роль г-на Малышева, столичного студента-бомбиста, я вжился полностью. Даже трескучие фразы, столь любимые самозваными спасителями нации, отлетали у меня от зубов. Один раз мне пришлось произнести зажигательную речь перед двумя десятками чернорабочих, и клянусь, меня провожали аплодисментами, несмотря на то что мне не удалось до конца изгнать из речи ученые словечки, народу не слишком понятные. В этом и беда нынешних социалистов – они опираются на класс, которого нет. Нельзя даже сравнивать тех нищих, озлобленных рабочих, которые собирались на митинги в позорном девятьсот пятом, и нынешних, которые сплошь и рядом зарабатывают больше моего. Революции устраивают те, кому и вправду нечего терять, кроме своих цепей. А если у тебя дом, семья, ежегодный отпуск на курорте и изрядная сумма на пенсию, какими калачами тебя заманишь на баррикады? Остаются те, кто по лености, безалаберности или – что греха таить, бывает – несчастью не вышел в люди, да студенты, молодые, горячие, с холодной правдой жизни не соприкасавшиеся и при каждом соприкосновении громко шипящие.

Я остановился у двери с табличкой «120» и постучал, как условлено – раз и три раза. Мой визави питал слабость к мелодраматическим эффектам – шпионские стуки, тайные знаки, подпольные организации. Роман плаща и кинжала в уральском исполнении.

Спустя минуту дверь приотворилась.

– Заходите, Сергей Александрович, – небрежно проговорил Якушев.

Ох, знал бы ты, каких трудов мне стоило с тобой увидеться! Якушев знал толк в конспирации. Отыскать его было непросто даже узкому кругу преданных соратников. Екатеринбургская жандармерия грешила даже на иностранных шпионов – конечно, легче списать все на чужое умение, нежели на свою дурость. А ведь проморгал здешний жандармский начальник подпольную организацию. Полетят головы. Никому не хочется повторения ни пятого года, ни пятьдесят восьмого. Чем кончился девятьсот пятый, все помнят, а что полвека спустя пришлось войска вводить в города, стараются не вспоминать. Стыдно.

Но в пятьдесят восьмом бунтовали окраины да глухомань: Минск и Тамбов, Бийск и Верный, Тобольск и Чимкент. А если уличные беспорядки начнутся в одном из крупнейших городов Урала? Конечно, Екатеринбург не столица, но мало недостает. Почитай, четыре миллиона душ, и почти все – рабочий люд с фабрик и заводов. Туполевских, руссо-балтовских, морозовских – да мало ли каких! Если хоть сотая часть выйдет на демонстрации, сметет всю и всяческую полицию в два счета. И это если дело не дойдет до баррикад. А там войска. Не приведи бог.

– Добрый день, товарищ Рыжин, – ответил я, бочком протискиваясь в номер.

– Тш! – Якушев болезненно скривился. – Хотите, чтобы нас с вами охранка чаем поила? Никаких, – он демонстративно притворил дверь, – «товарищей» в коридоре! Только когда нас не могут подслушать!

Вблизи великий подпольщик не производил внушительного впечатления. Невысокий, болезненно-одутловатый человечек с лицом приказчика и глазами юродивого.

– Подслушать, – вполголоса откликнулся я, – могут везде.

– Верно! Исключительно верно! – Якушев едва не подпрыгивал. – Поэтому конспирация была и остается первейшим принципом деятельности российских социалистов! А вы, Сергей Александрович, ее бездарнейшим образом нарушаете!

– Виноват, – буркнул я.

– Виноваты, – легко согласился социалист-подпольщик. – Хотя в целом расхлябанность вам несвойственна, как я могу судить. И это правильно! Грядущая революция, Сергей Александрович, требует предельной собранности от каждого из нас. Нам предстоит – вести Россию по ее историческому пути. А для этого нужна твердая рука! Практический опыт мирового революционного движения наглядно, Сергей Александрович, демонстрирует, что только применением силы может быть низвергнут эксплуататорский режим.

Большую часть демагогии, на которую Якушев был большой мастер, я пропускал мимо ушей, не забывая, впрочем, время от времени согласно хмыкать. Мне предстояло «вести» своего подопечного, чтобы к моменту прибытия основных сил – шесть человек через дверь, остальные перекрывают пути к отступлению – он сам предоставил мне улики для своего немедленного ареста. А главное – чтобы он ни в коем случае не начал стрелять, резать ножичком или совершать что-либо не менее уголовное. Потому что самое страшное для меня, если товарищ Якушев попадет в лапы суда присяжных по уголовному делу. Не перевелись еще у нас Кони и Плевако, готовые защищать любого убийцу, притворившегося борцом за свободу. Конечно, плюгавоватый г-н Якушев – не гордая Вера Засулич, так ведь и в генерал-губернаторов он не стрелял. И не станет, полагаю. Найдет для грязных дел фанатичных исполнителей, а сам останется чист.