– Я не делала новых попыток целых два дня, – возразила я. – По крайней мере, дайте мне еще один день.

Теперь Лилиан Грей лежала на своей узкой кровати, уткнувшись лицом в подушку. Я чувствовала, исходившее от нее раздражение, и не пыталась поймать ее руку, которой она снова и снова колотила по покрытому пленкой матрасу.

Я вздохнула и потерла лоб.

– Ладно. Мы сделаем перерыв.

– Что мы должны сообщать остальным о ее состоянии? – спросила сенатор Круз.

Вайда и Толстяк обещали держать язык за зубами. И если кто-то из детей пристанет с вопросами, они ответят, что женщина устала и ей нужен отдых. Так что это дало мне немного времени, чтобы я могла выяснить, как ей помочь.

Возможность открыться остальным я даже не рассматривала. Если Лилиан Грей увидят в таком виде – дети поймут, что их единственный шанс на то, чтобы расшифровать исследование и данные о лекарстве, которые у нас есть, выглядит… вот так… Это только еще сильнее подтолкнет их на сторону Лиама. На ту сторону, которая, с их точки зрения, на самом деле хоть что-то делала.

Покидая Лос-Анджелес, мы с Коулом сделали ставку на то, что у нас есть информация о причинах и лечении ОЮИН, и это помогло нам утвердиться среди детей. Но прошло три недели, а нам было все еще нечего им показать, чтобы подтвердить свои обещания. Даже те дети, которых мы вытащили из Оазиса, проводили больше времени в гараже, чем собственно на Ранчо. Я видела их, только когда они приходили на кухню за едой, и даже тогда они просто забирали ее и уносили в гараж.

– Я собираюсь переделать дверную ручку так, чтобы она запиралась снаружи, – сказал Коул. – Если мы скажем детям ее не трогать, они послушаются.

Если они вообще захотят покидать гараж.

– Я беспокоюсь об агентах… о Кейт, – сказала я. – Какая реакция последует, когда власти узнают, что Лиге больше не на что их обменивать.

– Лига будет держать их в неведении так долго, как это вообще возможно, – заверил меня Коул. – И я уже рассказал тебе, что сообщил мне Гарри. Он и еще несколько людей, которые когда-то были в его отряде спецназа, собираются расследовать сообщения о секретной тюрьме в районе Тусона. Похоже, решили стряхнуть пыль с зеленых беретов.

Как Гарри удалось найти сведения о секретной тюрьме, которая по определению не упоминалась ни в каких официальных документах, было за пределами моего понимания. Но я не хотела пытаться вытащить из Коула эту информацию в присутствии сенатора Круз.

– Это многообещающе, – кивнула она, слабо улыбнувшись мне. Я покачала головой. Это вообще почти ничего не значило.

Я сняла с Лилиан бейсболку и попыталась помочь ей поудобнее устроиться под одеялом. Она повернула ко мне свое истощенное лицо, на котором по-прежнему виднелись следы былой красоты.

Она нахмурилась, и внезапно я увидела не ее, а ее сына.

– Албан хотел бы, чтобы вы оставались здесь, с нами, – приветливым тоном сказал Коул. – У вас здесь есть друзья. Друзья. Безопасность.

– Албан? – Лилиан резко выпрямилась, запутавшись ногами в одеяле, которым я ее так аккуратно укрыла. – Джон?

Мы с Коулом быстро переглянулись, но она тут же вернулась к своему обычному бормотанию бессмыслицы себе под нос.

– Сча… эт… уг… мо…

Он подошел к маленькому столу справа от входа и открыл ящик.

– Доктор Грей, мы хотели бы, чтобы вы посмотрели на кое-какие бумаги после того, как немного отдохнете. Я просто оставлю это здесь. Но это может быть, хм, немного сложно. Тут таблицы…

– Таблиииицы.

Коул поднял их, чтобы ей было видно – и Лилиан Грей отреагировала мгновенно. Она села на кровати и потянулась к бумагам.

– Мозжечок, шишковидное тело, таламус, межжелудочковое отверстие…

Ее голос был совершенно другим – он был ясным, почти осознанным. В нем была определенная четкость, будто она мысленно репетировала каждое слово, прежде чем произнести.

– Лаааадно, – протяжно сказал Коул. – Это было… неожиданно.

А потом она повернулась на другой бок и мгновенно отключилась.

Коул пошел к двери, но я стояла на месте, глядя на ее расслабленное тело. Не знаю, что именно навело меня на идею попытаться снова. Быть может то, что я уже увидела в ее голове, и мне внезапно стало любопытно.

– Что? – спросил Коул, но его голос звучал, все больше удаляясь, по мере того, как я погружалась в ее сознание.

Я старалась касаться его как можно мягче, и вместо того, чтобы пытаться найти путь в сверкающих образах, которые один за другим вспыхивали за моими веками, я позволила потоку унести меня. Я видела учебники, сложенные стопкой на столе, молодых людей в костюмах, вышедших из моды десятки лет назад, киноэкран, мерцающий в темноте, букет роз, который гармонировал с ее платьем, президента, моложе и симпатичнее, который ждал ее на другом конце дорожки, украшенной цветочными гирляндами. Больницы, автомобили; игровые площадки, детская одежда, ребенок с темными волосами, сидящий за кухонным столом, спиной ко мне – все эти короткие моменты были связными, они текли так плавно, будто я направляла их своей рукой. Потом все изменилось – отблески ее жизни скрылись за радужными разводами, и вот я уже падала сквозь белый туман, и вокруг меня ничего не было.

Сон. Теперь она спала достаточно глубоко, чтобы ее тело и разум расслабились. Когда я покинула ее голову и отошла от ее кровати, она даже не шелохнулась.

– Что? – спросил Коул. – Что ты видела?

Я видела ее сознание, которое функционировало, в котором были связные, цельные воспоминания.

И теперь я была растеряна больше, чем когда-либо.

– Думаю… – начала я, поднимаясь с колен. – Думаю, мне надо поговорить с Толстяком.

Либо предполагая, что он может понадобиться, либо влекомый собственным любопытством, Толстяк пришел в компьютерный класс, где уселся на один из пустых столов недалеко от входа. Вокруг него будто стены крепости возвышались стопки устрашающе толстых книг. Некоторые Зеленые унесли ноутбуки в гараж, чтобы работать над проектом Лиама и Элис, но Нико был по-прежнему здесь. Он увидел меня раньше, чем Толстяк, и по выражению его лица я поняла, что сначала должна поговорить с ним.

– Три сообщения, – сказал он. – Во-первых, все готово.

– То, о чем мы говорили? – спросила я его.

Он показал мне черную флешку, которая висела у него на шее.

– Мне остается только уместить ее на носитель поменьше, который я смогу встроить в оправу очков.

– Ты лучший, – сказала я совершенно искренне.

Коул был прав – Нико был нашим человеком, и не только потому, что ему было что доказывать.

Он слегка покраснел, поежившись от моей похвалы, а затем резко понизил голос.