– Думаю, Коул довольно неплохо обрисовал тебе множество причин, по которым на тебя стоит злиться, – огрызнулась я, поворачивая на первую лестничную площадку. Он наступал мне на пятки, пытаясь загнать меня в тот же темный угол, где я однажды без предупреждения поцеловала его. И почему-то это только злило меня еще сильнее, будто он делал это специально.

– Я прав, Руби, – сказал он, снова взяв меня за запястье.

– Коснись меня еще раз, – предупредила я его, – и ты пожалеешь.

Лиам отпустил мою руку и отступил.

– Пожалуйста, выслушай меня…

– Нет, – бросила я. – Сейчас я даже смотреть на тебя не хочу!

Улыбка Лиама стала насмешливой.

– Потому что я посмел спорить с Коулом, который никогда не ошибается, никогда и ни в чем?

Я резко повернулась к нему и толкнула его в грудь обеими руками.

– Потому что ты был в сантиметре от того, чтобы оказаться на прицеле у Зака! Потому что ты мог умереть, и я бы никак не смогла этому помешать! Потому что ты не подумал, как следует, и все, над чем мы работали, могло пойти прахом…

Его глаза сверкнули синим пламенем, и он притянул меня к себе.

Он поцеловал меня.

Он поцеловал меня так, как я целовала его в том лесу, на краю лагеря в Ист-Ривере. В темноте нас окружал запах сырой земли, пыли и кожи. Резкими – отчаянными – движениями его руки касались моих волос, а мои пробирались под его куртку.

Он поцеловал меня, и я позволила ему это сделать, потому что знала, что это в последний раз.

Я оттолкнула его, чувствуя, как разрывается мое сердце и холодный воздух заполняет пространство между нами. Лиам прислонился к стене, пытаясь перевести дух. Я боролась с глупейшим желанием усесться на ступеньки и расплакаться.

Он прерывисто вдохнул.

– Анна сказала… она сказала, что Нико тайно работает над каким-то вирусом. Она думает, что это для атаки на Термонд. Но нужно будет, чтобы кто-то проник внутрь и установил его, прежде чем можно будет начать атаку. – Его голос звучал бесцветно. – Ты случайно не знаешь ничего об этом?

Я отвела взгляд.

– Боже, Руби, – тихо сказал он.

Он давал мне возможность признаться ему во всем, рассказать об атаке на Термонд, но ничто, и уж точно не он, не заставило бы меня отказаться от этого плана. Мне не нужно было его одобрение.

– Тебя убьют, – проговорил он, и в его словах послышался гнев. – И ты это знаешь. Там знают, кто ты и на что ты способна. Ты собираешься захватить весь лагерь? Взять их под контроль, как Клэнси в Ист-Ривере? Тебе не дадут уйти из лагеря живой, а тебе вообще все равно, да? – вскрикнул он с досадой и потер лицо рукой. – Думаю, мне даже не нужно спрашивать, кто подбросил тебе эту идею. Руби, он – не один из нас! Нет, а ты по-прежнему на его стороне, ты рассказываешь ему то, чем всегда делилась со мной. Расскажи мне, что случилось, расскажи мне, как сделать, чтобы все между нами стало по-прежнему. Я не понимаю, как мы поссорились. Я не понимаю, почему он так влияет на тебя!

– Я не обязана ничего тебе объяснять.

Я почувствовала, как по моей спине расползается капелька льда, когда я произношу эти слова – и неважно, сколько в них на самом деле правды.

– Раньше объясняла, – напомнил он. – Знаешь, почему я не рассказал тебе об Элис и о «Рупоре»? Я сто раз собирался. Я почти рассказал тебе той ночью, в гараже, но я остановился, потому что в последнее время… в последнее время было неважно, что именно я говорю. Вы с Коулом все равно думаете, что это неправильно, глупо или наивно. К черту, я до смерти устал от этого слова. Я не дурак, и я не слепец. Я могу обеспечить нас едой, я могу починить каждую чертову отвалившуюся трубу, я могу позаботиться о том, чтобы все машины были на ходу, я могу нам найти один подлинный кадр, который покажет, что мы продолжаем делать добро в мире, где и так уже достаточно насилия. Но этого недостаточно. Меня даже в расчет не берут. Он – нет. А теперь и ты тоже.

Я ничего не сказала. Ничего не чувствовала. Не существовала.

– Я пытаюсь думать о том, что будет после – как мы будем жить дальше, когда все это закончится. Вот о чем мы говорили раньше. Я не хочу, чтобы будущее этих детей было запятнано болью, сожалениями и кровью. Я не хочу этого и для тебя. Мы можем сделать хорошую работу – мы можем заставить весь этот чертов мир увидеть, что мы – хорошие дети, попавшие в хреновую ситуацию. Пожалуйста… Руби, пожалуйста. Коул собирается толкнуть тебя к самому краю пропасти.

Еще несколько секунд я смотрела на него, давая его словам отзвучать, вырасти, заполнить меня там, где уже все почти отмерло. «Подумай о девочках, – напомнила я себе, – бокс номер 27, Сэм». Все эти тысячи детей, которые остались там, когда я выбралась. Лицо Эшли, мертвые глаза, которые смотрят на меня, и обвинение, которое я читаю в их взгляде. Где ты была? Почему ты не пришла раньше?

– Если это причиняет тебе хотя бы половину той боли, которую ты причиняешь мне, – сказал он, – тогда… тогда просто убей меня. Я не могу этого выносить. Скажи что-нибудь. Скажи что-нибудь!

Я могла принести в жертву все это, то, чего хотела больше всего, ради них, и все равно это была бы неравная сделка. Я задолжала им больше, чем любовь. Я задолжала каждой из этих девочек свою жизнь. Они должны были знать, что я чувствовала сегодня, когда мы выехали из Оазиса. Мы найдем лекарство, даже если это будет последнее, что мне удастся сделать в этом мире, и оно будет ждать их, когда они окажутся на свободе. Они узнают, что такое истинная свобода. Не потому, что смогут избавиться от пугающих способностей, которые превращают их в уродов. А потому, что смогут делать выбор, в котором им отказывали годами. Они смогут отправиться куда угодно. Быть с теми, кого они любят.

В конце концов, неважно, что случится со мной – теперь я понимала, что имел в виду Нико, когда говорил о возможности что-то исправить. Я не могла вернуться в прошлое и изменить то, что уже случилось с ними, но я могла изо всех чертовых сил позаботиться о том, чтобы они сами отвечали за свое будущее. Оно того стоит. Потерять это… кажется, оно того стоит. Будет стоить однажды.

Но пока просто было больно. Будто меня разрывает на части. Повисшая тишина обозначила, что все кончено, и я поняла, что Лиам тоже это почувствовал, даже если был слишком упрям, чтобы себе в этом признаться. Говорить было больше нечего. Я повернулась и пошла вверх по лестнице.

– Я буду рядом! – крикнул он мне вслед. – Когда ты решишь, что хочешь найти меня.

Проглотив болезненный комок в горле, я сказала, не оборачиваясь:

– Не утруждай себя ожиданием.

Я уже поднялась по лестнице и открывала дверь, когда он ответил:

– Может, и не буду.

Дверь захлопнулась за мной с тихим щелчком. Я позволила себе скорчиться, боль раздирала меня, когда я зашла в ближайшую спальню и рухнула на кровать. Я стискивала кулаки, потом отпускала, стискивала и отпускала, пытаясь избавиться от невыносимого напряжения, услышать свое дыхание вместо жутких хриплых всхлипов. Смеющиеся голоса доносились по коридору из большой комнаты, заглушая крик в моей голове.