— Признаю свое поражение, монсеньор. Я побежден самым великим политиком, который когда-либо существовал на свете.

Лицо графа Дерби озарилось радостью.

— Комплимент, высказанный вами, ценен вдвойне. Но успокойтесь, сир де Вивре, у меня и в мыслях нет убивать вас. Враг у меня один — Ричард. Я решил помиловать вас, как и всех прочих его сторонников, если они захотят перейти ко мне на службу. При новом правлении найдется место для человека вроде вас. Ну как? Вы принимаете мое предложение?

Луи, который в течение этих нескольких невероятно долгих мгновений испытал самое жестокое отчаяние и был разрываем самыми противоречивыми чувствами, опустился на колени.

— От всего сердца, монсеньор!

Дерби попросил его подняться и принялся в общих чертах описывать, каким он представляет себе будущее Англии. Казалось, Дерби вовсе забыл о присутствии собеседника и рассуждает сам с собой…

Луи его не слушал. Несмотря на потрясение, которое он только что испытал, дух борьбы в нем не угас, но, напротив, возродился с новой силой. Луи думал о том, что Дерби совершил серьезную ошибку. Обуреваемый гордыней, он не смог противиться удовольствию раскрыть свои карты перед шпионом, показать, что одолел его. В этом не было бы ничего серьезного, если бы сразу же после опасного признания он отдал приказ о его уничтожении. Оставив шпиону жизнь, Генрих брал на себя значительный риск.

Дерби, разумеется, пытался рассчитать этот риск, но — именно в этом и заключалась его главная ошибка — он полагал, будто Луи служил Ричарду из дружеских чувств. А между тем сир де Вивре помогал королю Англии лишь потому, что желал мира. Единственным мотивом, единственной пружиной его действий был патриотизм. Он трудился только ради Франции. И по этой же самой причине оказывался непримиримым врагом нового короля.

Более того, во время разговора Дерби сообщил ему важную информацию: бывшие сторонники Ричарда не будут наказаны. Следовательно, им необходимо как можно скорее организовать новый заговор. Разумеется, сам Луи участвовать в этом новом заговоре не сможет, ибо будет находиться под неусыпным наблюдением.

Граф Дерби выпил еще вина. Он явно находился в приподнятом настроении, и его тянуло на откровенность.

— Нет, за королем поедете не вы. Более того, я уверен — вы ни за что на свете не догадаетесь кто!

Луи промолчал.

— Чтобы совершить измену, требуется человек, который меньше всего похож на изменника. Требуется некто, кого Ричард никак не станет остерегаться. Такого я и выбрал: это граф Нортумберленд!

От потрясения Луи только и смог, что пробормотать:

— Нортумберленд!..

Тут и в самом деле было чему удивляться. Старый граф Нортумберленд был известен среди придворных своей набожностью. К мессе он ходил по нескольку раз в день и вел жизнь столь безупречную, что это граничило почти со святостью. К тому же это был скучнейший любитель поучать всех и вся.

Немного придя в себя, Луи спросил:

— И он согласен?

— Да. Чего не сделаешь ради золота и высокого титула?

— А вы не боитесь, что он, напротив, лжет именно вам и, оказавшись с Ричардом, переметнется на его сторону?

— Нисколько! Он предаст короля. Я его знаю. Я никогда не ошибаюсь в людях.

Дерби улыбнулся нарочито сердечно.

— Не так ли, сир де Вивре? — добавил Дерби.

Луи склонился в глубоком поклоне.

— Монсеньор, ваша проницательность сравнима лишь с вашей же щедростью.

И на этих словах удалился из гостиной.

***

18 августа 1399 года, в День святой Елены, граф Нортумберленд отправился в Конуэй во главе войска в четыре сотни рыцарей и тысячу лучников. Перед въездом в город был небольшой лес, там он и рассредоточил своих людей. Затем в сопровождении пяти оруженосцев, один из которых нес его герб, выступил вперед.

Подойдя к стенам города, он остановился. Шлема на нем не было. С высоты крепостной стены начальник стражи узнал герб и седые волосы старого графа.

— Что вам угодно, сир де Нортумберленд?

— Охранное свидетельство для меня и моих людей. Мы привезли королю предложения графа Дерби.

Ворота немедленно открылись, и все шестеро посланников смогли войти. Их приняли в гостиной замка. Ричард II находился в окружении пятерых своих слуг. Граф почтительно изложил требования Дерби: возвращение ему Ланкастерского герцогства и осуждение парламентом графа Солсбери и епископа Карлайла, двоих самых преданных сторонников короля, которые, кстати, присутствовали при аудиенции. При условии выполнения этих требований будущий герцог Ланкастерский обещал Ричарду II свою абсолютную верность и преданность.

Предложения были составлены весьма хитро и расчетливо, ибо казались достаточно жесткими, чтобы выглядеть правдоподобно. Когда имеешь стотысячную армию, можно позволить себе говорить в полный голос. Суд над Солсбери и Карлайлом представлялся требованием весьма жестким, даже унизительным. Похоже, Дерби заговорил языком победителя, тем не менее, соблюдающего законность.

Нортумберленда и его людей попросили покинуть помещение, и пока они ожидали неподалеку, между королем и его советниками разгорелся оживленный спор. Граф Солсбери и епископ Карлайл, которые оказывались главными жертвами, разумеется, были настроены решительно отказать графу и незамедлительно отправляться в Бордо.

Но король уговаривал их принять условия договора. Главное, что Дерби не выказывал притязаний на корону. Да, их будет судить парламент, но даже если парламент и приговорит их к смерти, король воспользуется правом суверена и помилует своих сторонников. В дальнейшем он избавится от новоявленного герцога Ланкастерского — при первой же возможности и любыми средствами.

Графа пригласили вернуться. Затем все присутствующие отправились в церковь Конуэя, где прослушали мессу, которую служил епископ Карлайл. По окончании церемонии епископ попросил графа Нортумберленда приблизиться к алтарю. Он открыл Евангелие и велел протянуть правую руку:

— Поклянитесь на этом Евангелии, что ваши действия не продиктованы изменой.

Набожный Нортумберленд возложил ладонь на священную книгу и посмотрел епископу прямо в глаза.

— Клянусь!

Это было еще не все. Карлайл направился к дароносице, вынул оттуда освященную облатку и попросил графа повторить ту же самую клятву, но теперь уже на просфоре. Нортумберленд поклялся вновь.

Окончательно убедившись в честных намерениях посланника, король согласился следовать за ним. Он покинул Конуэй в сопровождении эскорта в двадцать человек, среди которых были и Солсбери, и епископ Карлайл.

Но далеко им отъехать не удалось. Проезжая по лесу, они оказались в окружении всадников и лучников. Нортумберленд воскликнул:

— Во имя Иисуса, вы арестованы! Вы будете препровождены к графу Генриху, ибо я ему это обещал!