Борис только усмехнулся, надо же – ляпнуть такое! «Аферистка»... Впрочем, шефа понять можно, в нем говорит обида за дочь.

– Нет, Евгений Евгеньевич, справки я не наводил. Мне это ни к чему. Любе двадцать пять лет. Отец латыш, мать русская. Закончила филфак в Риге – в некотором роде моя коллега. Вышла замуж за москвича, художника, но очень быстро развелась, не сошлись характерами. Работает референтом начальника какой-то коммерческой фирмы. Что вам еще?

– Какой фирмы?

– Черт, да какая разница?! Забыл название... Я люблю ее, понимаете?

– Да уж куда яснее! И даже то, что эта твоя Любовь якшается с черномазыми, тебя не останавливает?

– Боже мой! Да черномазых в Москве нынче больше, чем нас, аборигенов, попробуй-ка с ними не якшаться. А этот Рэймонд Кофи, к вашему сведению, педик, так что, когда Люба с ним, я ничего не теряю. Они просто приятели, познакомились на какой-то вечеринке.

– Хм... Это она тебе сказала, что он... того?

– Она. Да его же за версту видать, разве вы не заметили, шеф?

– Возможно, возможно... Между прочим, ты знаешь, что он учился в Воронском университете в одно время с тобой?

– Не-ет... Очень любопытно!

– Да, зятек. И даже на одном с тобой факультете – вот так-то. Закончил журфак в девяносто четвертом. А в девяносто седьмом уже всплыл в Москве как итальянский бизнесмен. Вот как надо уметь – учись, Борька!

– В девяносто четвертом?..

Борис был поражен. Значит, это все-таки тот самый негритенок. С ума сойти!

– А что тебя так удивило?

– Да нет, ничего... То-то мне сразу показалась знакомой его рожа! Да, теперь я его вспоминаю, кажется. Только... Вот странно! В те годы он совсем не производил впечатление гомика. Даже наоборот, я бы сказал.

Ему показалось, что тесть взглянул на него с каким-то особенным выражением.

– Вот как? А ну-ка, ну-ка, расскажи!

– Ах ты, Господи, дался он вам, этот ниггер! Ну, он, кажется, был влюблен в Шурку... Ту самую девушку, с которой у меня был роман и которую потом... Вы знаете эту историю. Они с ней учились на одном курсе. Только я никак не мог провести параллель между тем Рэем и этим Кофи.

Кондрашов опять заходил по комнате. Казалось, он совсем забыл о главном предмете их беседы – что его зять собирается бросить его дочь.

– Ты знаешь, Борис, все это и вправду весьма любопытно. Смотри сам. В студенческие годы этот парень не проявляет склонности к однополой любви. Да и сейчас известно, что в Италии у него остались молодая жена и маленький сын. Ведь он не кто иной, как зять Джованни Мазино, хозяина корпорации. Ты знал об этом?

– Бог ты мой! Впервые слышу.

– Это неудивительно, Рэймонд предпочитает об этом не распространяться. С одной стороны, вроде бы благородное проявление, не хочет козырять родством с боссом. А с другой стороны – возникает вопрос: а не скрывает ли он свою нормальную мужскую жизнь намеренно?

– Но зачем?!

– Вот то-то и вопрос – зачем... Зачем ему вдруг понадобилось убеждать общественное мнение, что он гомик? Кстати, я навел о нем справки и выяснил вот что: это странное превращение случилось с господином Кофи лишь нынешней осенью. До этого – а ведь он в Москве уже больше года – ни в чем таком нетрадиционном замечен не был. Вел довольно скромный образ жизни и, действительно, общался в основном с приятелями мужского пола, однако не чуждался и дамского общества. Охотно рассказывал о своей семье, показывал фотографии жены и сынишки. Вот ведь какая странная штука получается, Боренька!

– Знаете, что я вам скажу, шеф? Не знаю, зачем вам приспичило собирать информацию об этом черномазом, только все ваши досужие домыслы не стоят выеденного яйца. Даже если все так, как вы говорите – не вижу в этом ничего сверхъестественного. Он бисексуал – только и всего. Таких случаев сколько угодно. Многие из голубых вполне могут и с женщинами тоже, даже женятся и заводят детей, однако не перестают развлекаться и с мальчиками. А за пределами нашей Родины нравы спокон веку были гораздо свободнее, люди имели возможность смело экспериментировать в сексе, накопили богатый опыт... Вы же раздули из этого целую детективную историю, честное слово! Все гораздо проще, Евгений Евгеньевич. Поверьте мне.

– Ты думаешь? Хм... Возможно, возможно. Уж в этом-то, безусловно, ты понимаешь побольше моего. Мое поколение еще не имело возможности «смело экспериментировать в сексе». Да, пожалуй, и слава Богу, что не имело.

Борис усмехнулся, отхлебнул виски.

– Отрицательный момент во всем этом есть, но только для меня лично: если Рэймонд и правда бисексуал – значит, я не могу быть спокоен за мою очаровательную блондинку! Ну ничего, скоро мы этому положим конец.

Некоторое время Кондрашов молча глядел в окно, за которым, глубоко внизу, тянулся самый длинный мост в мире – улица Кузнецкий мост.

– Значит, ты решил окончательно? – спросил, не оборачиваясь.

– И бесповоротно. Обжалованию не подлежит. Так что можете казнить, шеф.

– Это всегда успеется. Только много ли с тебя проку, с дохлого-то? Живой ты мне до сих пор больше годился...

Евгений Евгеньевич резко развернулся, подошел к маленькому столику, возле которого стояли их кресла. Плеснул в стопку из бутылки густой ароматной жидкости и одним махом опрокинул в себя.

– Знаешь, о чем я тебя попрошу, Борис? Ты все-таки не спеши. Подумай еще сто первый разок, прежде чем резать по живому. Отрежешь – потом ведь назад не пришьешь, тут хирургия особая.

– Евгений Евгеньевич...

– Молчи! Я тебя прошу – подумай. У тебя еще почти две недели до самолета, а за две недели, знаешь, всякое может случиться. Не звони пока Ларе, не травмируй девочку. Обещаешь?

– Господи, шеф, ну будьте же вы мужиком, посмотрите правде в глаза. Ну хорошо, обещаю. Но на том самолете меня все равно не будет, так и знайте!

– Ладно, ладно. Мы об этом еще поговорим попозже. Только ты не пори горячку, Борис. Это все, чего я у тебя прошу. Неужели это так много?

Угрызения совести, которые втихую мучили Жемчужникова с того самого момента, как он полюбил Любу, наконец прорвались наружу. Если он перед кем-то и чувствовал себя свиньей, то не перед женой, а перед тестем, которого считал своим другом.

– Ну что вы, Евгений Евгеньевич. Вы простите меня, если можете. Я еще подумаю, конечно. Но я хочу вам сказать... Как бы ни сложились мои отношения с Ларисой, как бы они ни сказались на моей карьере, вас я всегда буду уважать и всегда буду помнить, что вы для меня...

– Брось, брось. Еще карьеру сюда приплел, умник. Езжай домой, Борис, поздно. Да не забудь, что обещал любимому тестю.

Уже в дверях кабинета Кондрашов остановил зятя.

– Постой-ка. А эта твоя бывшая пассия, которую тогда упекли за решетку... Ты в курсе, где она сейчас? Что с ней?