– Ты не поверишь! Весь бизнес оформлен на ее мать, Баренцеву Анну Игнатьевну, шестидесяти двух лет. Все коммерческие площади, пять с лишним тысяч квадратных метров в разных районах Москвы. А две московские квартиры – на сестру.

– Так. А земля, а недвижимость? Здесь три жилых строения!

– Она оформила завещание два года назад. Все остается сестре и дочери, в равных долях. Но учти, что земля зарегистрирована на Жанну Баренцеву.

– Как на Жанну? – изумился Сергей. – Она сказала, ей принадлежит только половина дома!

Трески и шумы внезапно стихли, и голос Татарова стал слышен так ясно, словно он стоял рядом с сыщиками.

– Не знаю, что она вам наговорила, но в ее собственности три легковых автомобиля, гектар земли, два коттеджа и… Ван момент, проверю… А, ну да. Триста сорок квадратных метров жилой площади находятся в долевой собственности сестер Баренцевых. Все верно.

– Спасибо, Паша!

Он положил телефон, и они с Макаром уставились друг на друга.

– Вот это сюрприз! – протянул Бабкин. – Получается, Юрий Баренцев после ее смерти остается ни с чем? Нет, постой! Даже если есть завещание, он же законный супруг. Ему должна достаться половина нажитого имущества. То есть четверть этого дома.

Илюшин хмыкнул.

– Человек без постоянного заработка не сможет содержать и обслуживать это имущество. Слушай, да о чем мы говорим! Я уверен, что Баренцев не в состоянии покупать даже бензин для своей машины!

– А это и не его машина. «Вольво» Юрия и «Тойота» Медникова записаны на Жанну, как ты слышал. И в случае смерти Оксаны Жанна остается с деньгами, машинами, квартирами и домами. А Анна Игнатьевна Баренцева, шестидесяти двух лет, – с пятью тысячами квадратных метров.

– Значит, гольф, дорогие спортклубы, жизнь за городом, путешествия в Вену, одежда, машина и свой кабинет – все существует лишь до тех пор, пока это оплачивает его жена, – констатировал Илюшин. – Картина переворачивается с ног на голову. Баренцев – последний человек, заинтересованный в смерти Оксаны.

– Ты считаешь, ему известно о распределении ее имущества?

– «Она и бизнес свой максимально защитила», – процитировал Макар. – Я осёл! Не придал значения его словам, а ведь Юрий прямым текстом все мне сказал. Необходимо поговорить с Жанной, но я совершенно уверен: он в курсе.

– Ну, что-то-то он все-таки получит! – запротестовал Сергей. – Давай предположим, что Баренцева решила выгнать его и отсудить ребенка. Мог бы он убить ее? Вполне! Что ты головой качаешь?

– Баренцев предпочел бы договориться с ней. Он десять лет приноравливается к ее характеру, тут уступает, там распластывается, здесь вертится ужом. Судя по всему, что я узнал, Оксана не горела желанием играть роль заботливой матери, и она достаточно практична, чтобы не лишать девочку отца. В таком случае где мотив? Где способ? Где тело, в конце концов?

Бабкин развел руками. Макар был прав.

– Тело едет с любовником отдыхать, – вздохнул он. – На овечьем икеевском коврике.

Юрий Баренцев знал, что бизнес Оксаны зарегистрирован на ее мать. Это подтвердила Жанна, когда на следующее утро Макар и Бабкин задали ей прямой вопрос.

– А что, а что такое? – встревожилась она. – Оксаночка Юрику все объяснила, он сам согласился, а если бы к ней явились из налоговой, они бы с нее ни копеечки не содрали, шиш им, а не наши денежки!

Макар подумал, что неспроста каждый их разговор происходит в кухне. У Юрия есть свой кабинет, и у Льва Медникова. А Жанна отчего-то спокойнее всего чувствует себя не в собственной комнате, а среди еды и посуды, когда уходит Магдалена, оставив на плите полные кастрюли, и можно сидеть за столом и неторопливо вытирать полотенцем столовые приборы, хотя с этим вполне справляется штатная посудомоечная машина.

– Почему вы не сказали, что земля тоже принадлежит вам, как и машины? – спросил Макар.

– А я что? Разве нужно было? Я как-то и значения-то не придала, какая разница, на кого записано, главное ведь, чье оно по совести, правда? А по совести оно все Оксанино, если бы не она, ничего бы не было, и меня бы тут тоже не было.

Жанна сбивчиво бормотала, откладывая на расстеленное чистое полотенце уже вытертые ложки и вилки, а Макар пытался понять, с чем они имеют дело – с честным простодушием или с расчетливостью.

– Если с Оксаной что-то случится, что ваша мать будет делать с доставшимся ей имуществом? – не удержался он.

– Тьфу-тьфу-тьфу! – Жанна суеверно поплевала за плечо. – Пусть ничего не случится, ничего плохого! Что вы спросили-то? А, про маму! Мама все Юрику отдаст, он же муж, и Леночка с ним, ну, или мне, и Леве, наверное, тоже, хотя после того, что он выкинул, может, и не отдаст…

– Странно, что вы не выставили его после его поступка, – сказал Бабкин.

– Да я уж думала, – призналась она. – Крутила так и сяк. Но Левка ведь это не со зла сделал. Если бы со зла, тогда надо было бы гнать в шею. А он-то не со зла. Он мне все объяснил, извинился. Ему денег на жизнь не хватало, а нервы он нам трепать вовсе не хотел, думал, Оксана к сегодняшнему дню уж вернется… Я тоже прощения у него просила, что морду ему раскровила. Поплакали вчера, обнялись, простили друг друга… И я его, и Левушка меня простил.

Она вздохнула и вытерла краешком полотенца выступившую слезу.

Макар и Бабкин, онемев, смотрели на нее. Первым пришел в себя Илюшин.

– Жанна Ивановна, у следствия есть версия, что ваша сестра уехала со своим другом.

Он рассказал ей об Артуре Горояне.

– Ой, а я ведь знаю его, – удивленно сказала она. – Он к нам стричься забегал. Такой красавчик, прямо куколка, пупсичек! Ну, если Оксана с ним, то и хорошо, и слава Богу!

– Жанна Ивановна, это лишь предварительная версия…

Она кивала, улыбалась, и Макар видел по ее отрешенной улыбке, что теперь его слова проходят мимо ее сознания, проносятся, будто легкий сквознячок, а в памяти ее засело убеждение, что сестра сбежала отдохнуть от семейных дрязг, от балласта в виде глупой сестры, бесполезного мужа и настырного брата… Он оборвал себя на полуслове и замолчал. Жанна, кажется, этого даже не заметила.

Когда они вышли на улицу, Сергей не удержался:

– Вот же добрая душа!

– Или прирожденная актриса. Очень продуманный образ. Кофточки с люрексом, сапоги, которые были в моде во времена юности ее мамы…

– Ты просто циник, – с чувством сказал Бабкин.

– Это я почему такой злой был, – нравоучительно начал Илюшин. – Потому что у меня своего дома в Подмосковье не было…

Его прервал женский крик.

– Стойте, стойте!

Жанна бежала к ним, выпучив глаза, размахивая телефоном. Она смеялась и плакала одновременно.