Солнце отражалось от нити.

Установив на термозаряде время, десять секунд, Ильин нажал кнопку и сунул термозаряд в нагрудный карман куртки «паука», под цифру «три». Потом они с Василием взяли «паука» за руку и за ногу, каждый со своей стороны, качнули и бросили его за борт, головой вперед.

– Четыре, – сказал Василий, – пять, шесть, семь…

Они с Ильиным стояли возле люка и смотрели на тело, летящее вниз.

– Восемь, девять…

«Десять» Василий сказать не успел. Беспорядочно кувыркавшееся тело «паука» вдруг превратилось в огненный клубок, который погас, прежде чем успел долететь до земли.

Собственно, до земли не долетело ничего: термопакет горит с температурой в две тысячи градусов.

Василий сплюнул за борт и закрыл дверь.

– А парашютов на борту нет, – сказал Василий, усаживаясь в свое кресло.

– Обидно, да? – Ильин снова заглянул в кабину пилота. – И пилота у нас нету.

– Симпатичная баба, – сказал Василий. – Рожа знакомая. Не могу вспомнить, где я ее видел. Вроде даже по телику, что ли…

Ильин присмотрелся, покачал головой.

Женщина действительно красивая, но совершенно незнакомая.

– Интересно, – сказал Василий, – она не обидится, что мы ее коллегу отправили летать? Ну, когда в себя придет? Она же придет в себя?

– Не знаю. Хочется верить. А обидится или нет… Что-то мне подсказывает, что она не «паук». В «пауке» внутри нить сидит, а дама наша, похоже, нить приняла от торпеды.

– Судьба у баб такая – принимать в себя. Раньше хоть что-то наше принимали, родное и теплое, а сейчас – что ни попадя. Говенные времена настали, вот что я вам скажу… – вздохнул Василий. – С тех пор как наши бабы повадились к Братьям на Территории блудить, совсем все пошло к хренам собачьим… О!

– Что? – оглянулся на выкрик Ильин. – Что значит это твое «О!»?

– Я вспомнил. – Василий засмеялся. – Вспомнил-вспомнил. Ты там ближе, глянь, у нее справа, над ключицей, две небольшие родинки.

Ильин обошел пилотское кресло, стараясь не смотреть в глаза пилота. Воротник куртки у нее был распахнут, и над правой ключицей действительно виднелись небольшие родинки.

– Угадал, – сказал Ильин, возвращаясь в свое кресло. – Кто такая?

– У нее еще на правой груди родинка, возле самого соска. У нас на базе в сортире на стене календарь из «Гуляки» висел за двенадцатый год. С этой вот шалавой. «Подруга года» Амалия Звягинцева. Удостоившаяся братской любви. Сто пять, шестьдесят, девяносто… Помдежи, на нее глядючи, дрочили.

– О как… – протянул Ильин. – Забавно… Из шалав она, значит, подалась в извозчики…

– Вы что, охренели? – спросил «двойка». – Тут что-то делать нужно, а они о братских подстилках треплются…

– Что делать? – спросил Ильин. – Можно петь хором. Можно выпрыгнуть из аппарата и насладиться несколькими секундами полета.

– К бабе можете напоследок сходить! – закричал Василий. – Буферистая баба, изгибистая. В позе, жаль, неудобной сидит, а то бы разговелись… Правда, я лично, после Брата бы побрезговал, но, ежели вам очень нужно чего-то сделать, идите.

Шутки Василия были однообразны и непритязательны.

Ильин собрался было попросить Васю заткнуться, но не успел – зазвонил мобильник в кармане.

– Ильин слушает, – сказал Ильин.

– Почему ваша торпеда остановилась? Что со связью? – В голосе Младшего звучало нечто, похожее на истерику, и это почему-то было приятно Ильину. – Что там у вас вообще происходит?

– А откуда я знаю? Торпеда висит в воздухе, а ее пилотесса, извините за выражение, висит в кабине на нити…

Торпеда вздрогнула. Ильин увидел, как пилот подняла руки к лицу.

– Стоп-стоп, – сказал Ильин, – мы, кажется, проснулись.

– Немедленно к Адаптационной клинике, – приказал Младший. – Немедленно. У вас почти не осталось времени…

Ильин успел сесть в кресло, прежде чем торпеда рванулась вперед.

– Огонь! – скомандовал полковник Жадан, глядя в сторону пусковых установок.

Ничего не произошло. Не было ни вспышки, ни облака дыма и пыли, не было дымных следов, протянувшихся из лесу к горизонту. Ничего.

– Слышите меня? – спросил Жадан в микрофон.

Тишина. Потрескивание в наушниках.

– Это Первый, на связь! Сова, это Старик…

Тишина.

Транспортные вертолеты ушли на базу. Жадан оглянулся в сторону Адаптационной клиники, желваки вспухли на его лице.

Что-то не так… Не так. Все не так. Абсолютно все. Этот агент, Гриф… Урод со светящимися глазами.

Вклинился… и не обойти его, не объехать. Не вовремя, неуместно… Или наоборот… Очень своевременно. Очень.

Никто не знал, что «верблюды» понесут зародыши именно там и именно в то время. Только полковник и «верблюды».

И вдруг там оказался Гриф. Кто его туда послал? Кто? Ну не Братья же, в конце концов.

Черт, нужно было перебить ему ноги там, во дворе, сунуть в вертолет… Полковник потер щеку. Хотя… если то, что о нем говорят, хотя бы на десять процентов правда, то ничего бы у него, Жадана, не вышло.

…Гриф видит будущее, предугадывает действия противника, однажды уклонился от выстрела снайпера на открытом месте…

Врали?

Его лицо при прощании… Чего он так привязался к девочке? Одиночка, независимый и неуправляемый, и вдруг дочка «верблюда»…

Что же не так с этим Грифом? Что?

Жадан тронул переключатель на радио.

– Борт полста пять, борт полста шесть, это Первый.

– Полста шестой слушает…

– Полста пятый слушает…

– У кого на борту эвакуированная девочка? Повторяю: у кого на борту эвакуированная девочка?

– Полста пятый – девочки нет.

– Полста шестой – девочки нет.

Жадан выругался беззвучно, одними губами.

– Журналисты, – сказал Жадан. – У кого журналисты?

– Полста пятый – журналистов нет.

– Полста шестой – журналистов нет. Только этот больной. Сумасшедший.

– Конец связи, – сказал Жадан.

Вот почему он улыбался. Знал, что девчонку они не увезли. Девчонку куда-то вынесли журналисты… А Гриф просто трепался… тянул информацию. А полковник Жадан ему эту информацию дал. Не всю, даже не большую часть, но все-таки дал. Как в идиотских фильмах, в которых у злодея в финале начинается словесный понос.

Первым желанием было вернуться в Клинику. Отставить, одернул себя полковник. Только сейчас он сообразил, что свободный агент мог уничтожить его вертолет при отлете. Просто выстрелить из своего «блеска». Похоже, что и тут не врала агентура – не любит Гриф убивать.