Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прицел как раз выискивал очередную десятую жертву, когда длинная очередь разнесла огнеблок вдребезги. Второй точкой управлял Трошин, он одной очередью снес последний огнеблок и открыл огонь по блоку связи и координации.
Когда массивный куб блока разлетелся на куски, в оперцентре наступила тишина. Потом все заорали. Каждый свое.
Кто-то бросился обнимать оператора-один, кто-то просто прыгал на месте, выкрикивая что-то несвязное.
Лешка Трошин плакал.
Сволочи… убийцы… сволочи… что же вы так… сволочи… за что…
У него тряслись руки, когда он пытался вытереть с лица слезы. Понимал, что выглядит глупо, жалко выглядит, но ничего не мог с собой поделать.
Минут через пять все успокоились. Затихли. Не получается как-то радоваться, когда на экранах мониторов видны люди – раненые и убитые. Не получается.
И вот, когда наступила полная тишина, от входа раздался негромкий и очень усталый голос:
– Это… я старший лейтенант милиции Николаев. Вы арестованы…
Все оглянулись на вход.
– Бросайте оружие, – сказал Лукич, – там люди нервничают. Убить вас хотят. Сдавайтесь, я гарантирую вам защиту.
Никто в оперативном центре не засмеялся.
– Трошин! – позвал кто-то. – Тут нас пришли арестовывать.
– Ну так арестовывайтесь, – сказал Трошин. – С милицией не спорят.
И с полковником Жаданом подчиненные тоже не спорили. Если он приказывал или просто просил – нужно было выполнять. Не задумываясь, зачем это делается. Даже если приказ выглядит странным.
Вот, например, странным выглядит желание полковника выяснить, откуда именно поступил звонок на его собственный, полковника Жадана, телефон. Не номер его интересовал, а место, из которого звонили.
И плевать, что для этого нужно выходить на центральный узел связи Территориальных войск в Брюсселе. И насрать, что кто-то там пытается не допустить проникновения в базу данных. Если через три минуты информации не будет… то он, полковник Жадан, сделает с нерадивыми такое, что…
Успели.
Полковник Жадан задумчиво просмотрел полученную информацию. Спокойно так просмотрел. Затем ровным голосом вызвал к себе командиров расчетов и продиктовал координаты новой цели. Командиры расчетов удивились, сверившись с картопланшетами. Удивились настолько, что один из них даже попросил подтвердить, правильно ли он понял.
Жадан подтвердил.
Командиры расчетов молча стояли, словно чего-то ожидая. В другое время Старик повысил бы голос и добавил в речь эмоций, но на этот раз молча написал на четырех листках из своего блокнота четыре одинаковых приказа с указанием координат, подписал и протянул командирам расчетов.
Трое из четверых приказы взяли, четвертый отмахнулся и пошел к своей машине.
Полковник отдал четвертый приказ своему начальнику штаба, на хранение. Потом связался со старшим лейтенантом Мараевым.
– Это Старик, – сказал Жадан. – Дай мне свободного агента.
На мониторе было видно, как Мараев подошел к стоящему на коленях Грифу, тронул за плечо и указал на рацию. Гриф оглянулся, кивнул. Встал. Поднял пистолет и выстрелил себе под ноги, в лежащего на бетоне человека.
Подошел к рации.
– Слушаю.
– Если я сейчас пришлю за вами вертолеты, проблем не будет? – спросил Жадан.
– Если вы имеете в виду перехватчики, то я лично за этим прослежу, – пообещал Гриф.
– Сколько у вас там народу?
– Откуда я знаю? Двадцать пять человек смены, ваших полтора десятка, с полсотни партизан… И люди из Клиники. Я не знаю, сколько их тут… Через пять минут сообщу.
– У тебя на все пятнадцать минут. Я поднимаю все, что есть свободного, в воздух. Садиться будем во двор. Если хоть кто-нибудь только фигу покажет в сторону вертолетов – выжгу все и всех, к чертовой матери. Моих грузите первыми. Через пятнадцать минут машины будут у вас. – Полковник отключил связь.
– Немногословный у вас начальник, – сказал Гриф Мараеву уже на ходу. – Давай в спортзал, а я к местному руководителю войск сопротивления.
– Это… – сказал Мараев.
– Ну, что еще?
– А вы как дошли к ангару снаружи? Там же…
– Чужекрысы, – закончил Гриф. – Вот по ним и дошел, крепкие сволочи.
– Как?
– Ножками. Главное – на голову им не наступать: скользкая.
– Сколько народу в Клинике? – с порога спросил у Горенко немного запыхавшийся Гриф. – Врачей, охранников, больных…
Горенко ухмыльнулся.
Гриф поднял капитана с пола за воротник, встряхнул. Голова Горенко мотнулась безвольно.
– Что это с ним? – спросил Гриф у Пфайфера.
– Не знаю. Минут десять назад что-то достал из кармана, растер в руке и вынюхал, – сказал Генрих Францевич. – А мы что, и вправду отсюда отправляемся?
– Да, если вы поторопитесь. – Гриф снова тряхнул Горенко. – Сколько людей в Клинике?
– А, – протянул капитан. – Это ты… Вопросы задаешь… Зачем? Все и так подохнут.
– Если хочешь остаться живым – приди в себя. И ответь мне – сколько людей в Клинике. Больных…
– Адаптантов, – сказал Горенко. – Адаптантов.
– Адаптантов, мать твою. – Гриф замахнулся, но не ударил. – Сколько?
– А нет никого… Никого. Кроме Николаши, охранников, заместителя главного врача и вашей Марии Быстровой… Всех эвакуировали. Эвакуировали-эвакуировали, да не выэвакуировали…
Гриф оглянулся на схему Клиники, густо покрытую зелеными огоньками.
– Это работает программа специально для полковника Сергиевского. Пусть думает, что взял заложников. У них не было времени проверять комнаты и палаты. Просто блокировали пустые помещения… – хихикнул Горенко. – Да что вы меня за воротник таскаете? Взяли моду рукоприкладством заниматься…
Горенко терпеливо стоял прислоненным к стене коридора пять минут, пока Гриф тихо отдавал распоряжения журналистам. Пфайфер кивал, не перебивая, Касеев попытался что-то спросить, но свободный агент указал рукой куда-то вниз – и журналисты ушли. Почти убежали.
Во двор капитан вышел своими ногами. Остановился, сорвал цветок. Люди стояли посреди двора, сминая безжалостно клумбы.
– А там ведь было написано, чтобы по газонам ни-ни… – пробормотал Горенко. – Ни-ни…
Николаша что-то рассказывал двоим солдатам, державшим его за руки. Гриф посмотрел на часы. Время.
Послышался стрекот вертолета.
Вертолет вынырнул из-за крыши, завис над центром двора. Вертолет был тяжелый, транспортный, но размеры двора, слава богу, позволяли транспортнику приземлиться.