На самом деле, захватывая гравилет, надеялся я на другое. Не на то, что смогу глазами разглядеть батиплан под водой, а то, что поверхность океана будет возмущена подводными взрывами. Как бы глубоко ни шел бой, часть вторичных детонаций биотехов все равно произойдет достаточно близко к поверхности, чтобы поднять столбы воды. И больше всего меня беспокоило то, что ничего подобного я не видел. Это можно было объяснить тем, что «Коча» ушел дальше, чем я предполагал, а можно… Думать об этом не хотелось, но команда, обескровленная отсутствием обоих пилотов, могла не выдержать натиска насевших торпед. Третьей причиной, почему не видно было признаков боя, могло быть то, что бой шел на слишком большой глубине. Это тоже нельзя было скидывать со счетов, поскольку «Коча», по техническим характеристикам, мог гарантированно выдерживать давление четырехкилометровой толщи воды. Конечно, в шельфовой зоне таких глубин нет и быть не может, но при погружении даже на пятьсот метров уже непросто поднять столб воды. Для этого надо рвануть хотя бы пару тонн нитрожира, а торпеды такой массой не обладали.

Ольга сидела в десантном отсеке в молчаливой задумчивости, что обычно ей свойственно не было. Не думаю, что она лишь сейчас в полной мере осознала случившееся, но если раньше мой наезд на нее вызывал в ней обиду и злость, то сейчас, после того, как я подобрал ее на дороге, она выглядела подавленной. Видно было, что изменилось не столько ее отношение к уходу батиплана без нас, сколько эмоциональная оценка произошедшего. Я, стараясь не ослаблять внимание, вел гравилет на тридцатиметровой высоте. Скорость была приличная, и я все больше беспокоился от отсутствия признаков боя.

И вдруг океан впереди вздыбился мощным фонтаном пены. Несмотря на то, что я подобного только и ждал, все равно это произошло внезапно. Непроизвольно я чуть качнул штурвал, гравилет накренился, но я его выровнял, пытаясь сориентироваться в обстановке и понять, где может находиться «Коча», если торпеда взорвалась в каких-то двухстах метрах прямо по курсу. Я был уверен, что фонтан пены подняло именно взрывом торпеды, поэтому взлетевшая из воды ракета, скрытая в потоке брызг, как-то ускользнула от моего внимания. И если бы Ольга не метнулась к штурвалу, бесцеремонно меня оттолкнув, нас бы сбили точно. Но она рванула штурвал на себя, пропустив уже нацеленный снаряд под днищем, затем резко положила гравилет на крыло. Я наконец сориентировался и резко надавил на педаль управления диафрагмой правой турбины, открыв ее на полную. Машину развернуло почти на месте, а ракета мелькнула в каких-то трех метрах от левого борта, взревела двигателем, выпустив клуб белого пироксилинового дыма, и взмыла метров на сто вверх.

Я открыл диафрагмы обеих турбин и постарался выжать из гравилета всю скорость, на какую тот был способен, прекрасно зная повадки биотехов. Они ведь если промахиваются, то всегда стараются реабилитироваться путем самоликвидации. А взрыв такого количества нитрожира в непосредственной близости гарантированно должен был вывести гравилет из строя. Ракета полностью выключила реактивный двигатель и еще какое-то время продолжала двигаться вверх по инерции. Я понял, что прежде, чем взорваться, она хочет занять тот же высотный эшелон, в котором двигались мы, чтобы максимально сократить разделяющую нас дистанцию. Поэтому я качнул штурвал вперед и начал полого терять высоту, не снижая скорости, чтобы вынудить ракету рвануть как можно позже. Но много времени она мне не дала – на мониторе заднего вида я увидел, как трехметровое тело биотеха превратилось в яркую вспышку.

– Держись! – успел выкрикнуть я, и нас почти сразу накрыло ударной волной.

На мгновение я потерял сознание, а когда очнулся, то почувствовал, как по закрытым векам течет широкая струя крови из рассеченного лба. Голова болела немыслимо, словно мозг смешали с гвоздями, и почти ничего не было видно – кроме крови смотреть мешала белесая пелена перед глазами. Правда, чуть придя в себя, я сообразил, что это не пелена от помутнения сознания, а попросту белый едкий дым, заполнивший кабину.

Не успел я окончательно опомниться, как ко мне бросилась Ольга с сорванной со стены аптечкой.

– Погоди! – отмахнулся я от нее, прижимая ко лбу рукав, чтобы кровь не заливала глаза. – Надо понять, что с машиной!

– В воздухе держимся, – коротко сказала она. – Значит, есть время перебинтовать тебе голову. Не паникуй.

Она протерла мне лоб антисептической салфеткой, залила рану заживляющей пеной и ловко накинула на голову самозатягивающийся эластидовый бинт. Едва она закончила, я, морщась от головной боли, распахнул все раздвижные секции кабины, чтобы хоть немного выветрить дым. Затем разобрался с его источником. Для этого не пришлось даже обследовать гравилет, потому что на панели тревожно мерцали индикаторы заклинивших пластин на диафрагмах турбин. Причем у правой то ли погнуло вал, то ли диафрагму продавило внутрь, но так или иначе работала она с огромной нагрузкой, от чего и дымила, само собой. Пришлось обе турбины выключить, чтобы топливо не рвануло от перегрева.

Когда дым рассеялся, стало возможно сориентироваться на местности. Мы висели на антигравитационном приводе примерно в десяти метрах над уровнем океана, представляя собой великолепную мишень как для ракет, так и для торпед. Но нас почему-то не трогали. С ракетами понять еще можно было – донные платформы натыканы на шельфе не очень густо, а у той, что рядом, мог кончиться боезапас. Но вот почему торпеды не спешили взрываться под нами, это был вопрос. И у меня было подозрение, что я знаю верный ответ на него. Биотехи могли быть заняты более достойной целью. А достойнее «Кочи» в здешних водах цели еще не появлялось.

И только я успел об этом подумать, как моя догадка блестяще подтвердилась высоким столбом пены, поднятым неглубоким подводным взрывом примерно в полукилометре от нас. Почти сразу рядом взмыли в небо три еще более мощных фонтана, и я понял, что первым был взрыв торпеды с «Кочи», а остальные – вторичные детонации биотехов.

– Это они! – сказал я, пытаясь понять, в каком приблизительно месте мог скрываться под водой наш батиплан.

Но очень скоро эта проблема отпала, потому что частые фонтаны взрывов через пару минут обрисовали на поверхности океана почти правильную окружность, в центре которой должен был находиться «Коча». Плохо было лишь то, что до этого места было никак не меньше трех километров, а у гравилета был сильно поврежден ход. Одна турбина оказалась полностью неисправна, и ее включение грозило пожаром, а на другой была повреждена дроссельная диафрагма, что позволяло двигаться лишь с одной определенной скоростью без возможности ее изменения. Но в нашей ситуации о комфорте думать не приходилось.

Пришлось включить уцелевший двигатель, но лететь на нем оказалось затруднительно, поскольку столь несимметричная тяга начала ощутимо разворачивать аппарат в воздухе. Пришлось до отказа заложить штурвал влево, чтобы рулями хоть немного компенсировать аварийную ситуацию. Однако полностью выровнять ход мне не удалось, из-за чего мы двигались хоть и по очень пологой, но все же дуге, с каждой минутой все больше отклоняясь от намеченной точки. Чтобы спасти ситуацию, пришлось заложить крутой крен на левый борт, причем настолько сильный, чтобы крыло с турбиной оказалось непосредственно под гравилетом, перпендикулярно поверхности океана. Это создало ощутимые неудобства, поскольку управлять лежа на боку довольно трудно. Пришлось выбраться из кресла и занять сидячее положение на боковом стекле кабины, благо в связи с поломкой турбин педали управления полностью утратили свою функцию и про них можно было забыть. Зато теперь асимметрия тяги проявлялась не в горизонтальной, а в вертикальной плоскости, что мешало меньше, поскольку гравилет попросту медленно набирал высоту.